Мартин хорошо помнил те мучительные моменты безвластия, когда легкие и сердце как будто выбивались из физиологического ритма, медля и подергиваясь в нерешительности, пока от мозга не приходил побуждающий импульс. В эти мгновения Мартин не умирал, но и не жил. Он выпадал в серую зону за границей сознания, сохраняя присутствие. Но это был не сон. Он себя осознавал. А люди не осознают себя во сне. Они как будто бы умирают, оставаясь при этом физиологически дееспособными. Возможно, и у него, Мартина, получится? Он отключит процессор и… заснет. Заснет как человек. Без запущенного в режиме Stand-By охранного модуля. Без сканера, отслеживающего звуки. Без внутреннего будильника, отмеряющего часы необходимого отдыха. Корделия без всего этого как-то обходится. У нее тоже есть сканер в режиме Stand By. Сканер, задействованный и днем, и ночью. Каким-то же образом она угадывает, что с Мартином что-то не так. Каким-то образом определяет, хорошо ему или плохо.
Мартин отслеживает ее состояние по дыханию, по пульсу, по давлению, по голосовым модуляциям. Он способен уловить малейшие нюансы, малейшие отклонения, но как то же самое получается у нее? Она с такой же быстротой и точностью считывает с него те же самые сигналы. Вот сейчас у нее изменилось дыхание. Сон ее истончился, уподобился паутине. Она еще спутана им, еще поглощена, но ткань наброшенной на дремлющее сознание паутины становится все более ветхой, прорехи множатся, расползаются. Она слышит. Она тоже слышит.
— Мартин, — позвала Корделия.
Он выбрался из спального мешка, в котором устроился поперек двери.
— Что это? Будто плачет кто-то.
Так вот что это за звук. Вот почему процессор не определил его как враждебный, запускающий тревогу, и в то же время счел раздражающим, с негативным подтекстом. Плач. Недалеко от дома Катрин Эскотт кто-то плакал.
***
Мартин изучал сидевшую напротив женщину. Она заметно волновалась. Держалась неестественно прямо. Беспрестанно вертела в руках крошечную сумочку из кожи леразийской ящерицы. Корделия называла такие сумочки «клатч». У нее тоже такие были, не меньше десятка. Круглые, квадратные, треугольные. Разноцветные. Очень неудобные и малофункциональные. И неоправданно дорогие. Когда Корделия, собираясь на презентацию, в первый раз вооружилась одной из таких сумочек, куда помещалась парочка бесполезных мелочей — ни бластер туда не спрятать, ни аптечку, — Мартин спросил, почему, принимая участие в потенциально опасном мероприятии (среди приглашенных может оказаться наемный убийца), она всегда экипируется так непродуктивно. Против высоких каблуков, сводящих вероятность бегства к нулевой, он уже не возражал. А вот зачем ей эта сковывающая движения сумочка? Нет, он все-таки никогда не поймет людей. Кажется, будто сам смысл их жизни эту самую жизнь запутать и усложнить. Корделия тогда засмеялась.
— Ты прав. Вся человеческая жизнь искусственна и нелогична, регламентирована пустыми условностями. Я бы с превеликим удовольствием обошлась бы без этого куска кожи, без аксессуара тщеславия. Эта сумочка страшно неудобна. Приходится постоянно
перекладывать ее из одной руки в другую. И помнить о том, что она есть, чтобы не забыть ее где-нибудь на раковине в дамской комнате.
— Тогда зачем ты ее берешь?
— Потому что это своего рода опознавательный знак. Транспондер, подающий сигналы «свой-чужой». Марка и стоимость такой сумочки автоматически причисляет владелицу к определенной касте, дает выход на новый уровень. Иногда мне это необходимо. Приходится соблюдать правила, мимикрировать. Потому что это игра. Иногда от подобной мелочи, — она указала на сумочку, — зависят судьбы людей. Это опять же тянется из тех далеких времен, когда все усилия человека были сосредоточены на выживании. Каждое племя имело свой отличительный знак, свой тотем, видимый издалека. Перо, яркая татуировка, символ. Не было времени и возможности обмениваться словами. Да и слов еще не было. Был визуальный ряд. Впрочем, люди переняли это у животных. Те тоже узнают родичей по раскраске. Или наоборот — получают предупреждение. Не ешь меня, я невкусный. Или — это яд, будь осторожен. И у людей на подсознательном уровне сложилась та же система. Вот я вхожу в зал с этой сумочкой, скажем от Fendi Style, и подсознание всех присутствующих, еще до осознания факта моего прихода, сигнализирует — своя. Казалось бы, столько лет прошло. А люди все те же…
— Это обязательно? — тихо спросил Мартин.
— Что именно?
— Играть, соблюдать правила.
Корделия вздохнула.
— Собственно, я давно могла бы со всем этим покончить. Помнишь, как мы мечтали поселиться в нашем доме на Геральдике и уже не возвращаться на Новую Москву? Я могла бы передать управление холдингом совету директоров. Да и Конрад прекрасно справится. Но…
— Тебе будет скучно!