Тот, кто ловит мотыльков

– Выбор такой, – суховато сказал Макар. – Или вы молчите дальше, и тогда мой напарник звонит Татарову сам. Через час здесь будет опергруппа. Вскроют фундамент, обнаружат тело вашей жены. Прямых улик, которые привязывают вас к убийству, скорее всего, нет. Именно об этом вы думаете сейчас, Юрий Алексеевич. – Баренцев вздрогнул и посмотрел в глаза Илюшину. – Да, прямых улик нет, но есть Валентин Корзоян, который готов был помочь вам, не задавая вопросов, однако не подписывался покрывать убийцу. Для суда хватит косвенных улик. Следствие поднимет записи с камер на вокзале, установит, что вы пользовались ячейкой. Горничные вспомнят, что вынимали письма, которые показались им странными. В конце концов, дополнительная экспертиза фотографий, сделанных автоматическими камерами, подтвердит, что за рулем «Ауди» днем в субботу были вы, а не Оксана. Это все ниточки, да, Юрий Алексеевич, только ниточки. Но они сплетаются в петлю. Вы понимаете, что она затянется на вашей шее?

Баренцев не отрываясь смотрел на Макара.

– Или? – глуховато спросил он. Жанна вздрогнула.

– Или вы звоните Татарову, – сказал Илюшин, – и сознаетесь в убийстве. Я умолчу о нашей роли в расследовании. И ваши родные тоже промолчат. Это будет считаться явкой с повинной.

– Может, мы сначала родных спросим? – сердито спросил Бабкин. Его-то, разумеется, Илюшин не спросил. Не то чтобы Сергей был против, но все-таки Макар мог бы и узнать заранее его мнение. Впрочем, это же Макар. – Жанна, Лев Леонидович?

Сергей помнил, как Жанна располосовала лицо Медникову. Вон, царапины до сих пор через всю его холеную физиономию! С чего Илюшин взял, что она станет помогать убийце собственной сестры?

Жанна прерывисто вздохнула.

– Юрик, надо делать как он говорит.

– Верно, – поддержал ее Медников. – Иди с повинной.

– Почему вы мне это предлагаете? – Юрий вглядывался в сыщика так, словно видел впервые.

«Потому что твоя дочь сказала: я принесу тебе все свои конфеты».

– Я же не билет на свободу вам дарю, – усмехнулся Илюшин. – Только смягчение наказания. У вас есть шанс выйти из тюрьмы не через четырнадцать лет, а через шесть, и ровно минута, чтобы этим шансом воспользоваться.

Он демонстративно взглянул на часы.

– Жанна, я не хотел, чтобы так вышло, – сказал Юрий.

Достал телефон и без колебаний набрал номер, сверяясь с визиткой.

– Алло, это Павел Игоревич? Я хочу признаться в убийстве своей жены, Оксаны Баренцевой.

7

Когда все закончилось, когда уехали все машины, исчезли люди, оставив развороченную дыру в земле под соснами, и ошарашенные соседи разошлись по домам, Бабкин выглянул из коттеджа. Он подумал, что это – единственное, чего ему будет не хватать: возможности вот так запросто выйти из дома и сесть на ступеньках, подставив лицо солнцу.

Курить почему-то совершенно не хотелось.

– Не понимаю, как они ребенку будут все это объяснять, – сказал он в пространство. – Папа убил маму.

В этом пространстве, конечно, тут же неслышно возник Илюшин.

– Что-нибудь придумают, когда время придет. – Он опустился рядом. – Во всяком случае, мы были правы, когда подозревали Баренцева. Надо было только сделать следующий ход: он не знал, кого убивал.

– Убийство по ошибке, – меланхолически сказал Сергей. – Слушай, как он деньги пронес через рамку досмотра? Я хотел его спросить и забыл.

– Что там проносить-то? Два миллиона – это четыре пачки по пять тысяч. Он их просто распихал по карманам. За пояс засунул под пиджаком. А уже в туалете сложил в пакет или сумку.

– А про ячейки как ты догадался?

Илюшин взъерошил волосы.

– Мне не давали покоя мелкие несоответствия. Зачем Баренцева дважды ездила на вокзал? Почему время на чеке не совпадает с ее появлением? Я тебе тогда сказал, что это не чек, помнишь? Я имел в виду, что это не оригинал чека, а его копия. А это действительно был не чек. Точнее, не только чек, но еще и ключ от сейфа.

– Штрих-код, – кивнул Сергей.

– Ага. Штрих-код открывает ячейку. Но он одноразовый, вот что важно. Открыл ячейку – оплачивай ее заново. Если бы мы с тобой сами доехали до вокзала и попытались что-то положить в камеру хранения, то поняли бы всё. Оксана тоже сообразила это в субботу. Но она уже предвкушала развлечение, и ее было не остановить. Требовалось, в сущности, не так уж много: зарегистрировать новый почтовый ящик для одного-единственного сообщения и купить портативный принтер.

– Если бы ее благоверный помчался в полицию с заявлением о шантаже, по этому ящику ее и вычислили бы, – заметил Бабкин.

– Она не верила, что он это сделает. И оказалась права.

Они помолчали.

– Слушай, а что это ты его пожалел? – не удержался Бабкин.

– Может, я Татарову посочувствовал! Если бы Баренцев уперся и не стал ни в чем признаваться, на него навалилась бы та еще работенка…

– Хахаха! Ты? Посочувствовал парню, который женился на дочери человека, живущего в доме с сайдингом? Да не смеши меня! Не, тут что-то другое. Может, ты к старости становишься сентиментальным?

– Может, – согласился Илюшин. – По-моему, Токмакова идет… Я на минуту.