Тот, кто ловит мотыльков

– Когда она упала… Нам бы остановиться. Помочь ей. А мы… – Она опять помолчала. – Страшное дело – зверь в человеке. Убили мы ее, Машенька. Все вместе убили. Даже Колыванов, и тот… Я-то, знаешь, совсем себя не помнила от бешенства. Спроси меня на Страшном суде: как ты ее ударила? Сколько раз? – не отвечу. Помню, что била, а куда, чем – ничего не осталось в голове. Только два воспоминания в память заколочены, как гвозди: волосы ее рыжие под ногами и Колыванов, который трясет ее за плечо и бормочет, что надо вставать, на полу холодно, сквозняки, что это она за глупости придумала, взрослая женщина, а дурачится… Тут я малость пришла в себя. Лучше бы не приходила. В комнате так пахло… Я никогда прежде такого запаха не встречала. Марина лежит ничком, голова у нее в крови, волосы в крови, а над ней Колыванов бормочет и качается, будто лист на ветру… Я заставила его подняться и отправила домой.

– Как – домой?

– А куда, сама подумай? Иди, говорю, Валентин Борисович, у тебя телефон звонит.

– Какой телефон? – тихо спросила Маша.

– Откуда мне знать какой. Это я брякнула первое, что в голову пришло. У него даже стационарного аппарата нет, только сотовый. Но он послушно встал, пошел, разве что в дверях задержался, но я его шуганула: ступай, ступай, вдруг это по важному делу! Пахомову тоже прогнала. Она начала охать, кричать, что нужно вызвать врачей… В тот момент я и подумала, что никто нам здесь не нужен: ни врачи, ни полиция, ни Маринины приятели. Бутковы сидели как дрессированные собаки, разве что языки не высунуты, таращились на меня, ждали моей команды… Пять минут назад рвали Марину, чисто доберманы, а теперь поджали хвосты и решили, что старшая здесь я. – Она усмехнулась. – Ну ладно. Старшая так старшая. Я проверила Марине пульс, хотела убедиться наверняка… Но там и без пульса все было ясно, можешь мне поверить. Кулибаба сидела молча в углу на полу, а потом глядит на меня и спрашивает: «Куда мы ее теперь?» Значит, она так же рассуждала. Никто из нас не собирался сдаваться в полицию и каяться. А уж Бутковы и подавно! Так что если ты думаешь, что это я их всех подбила…

– Не думаю, – сказала Маша.

– Альбертовна твердит: закопаем ее в лесу! Там ее никогда в жизни не отыщут! Муж ей поддакивает: прямо сейчас отвезем и зароем, пока земля влажная после дождя! Меня всю перекосило. Человека – как собаку, в чаще… Ни креста, получается, ни могилы, ни имени! Сказала, что в лесу они ее закопают только через мой труп. Один страшный грех мы совершили, но на второй я не пойду. Бутковы так на меня поглядели… будто примерялись, не положить ли и меня рядом с Мариной, раз я сама предложила. Тут вмешалась Кулибаба. Поддержала меня. «Что мы, папуасы? Похороним по-людски!»

Легко сказать! А где хоронить-то? Тут я совершила большую глупость. Пошла к Климу. Хотела, чтобы он помог положить Марину в одну из могил на кладбище. Надо было мне догадаться, что с его характером он никогда не станет участвовать в нашей затее. Так оно и вышло. «Я вас выдавать не стану, я не стукач, – так он сказал. – Но меня в это дело не втягивайте».

– Он никогда не убивал никакой домашней живности? – спросила Маша, уже зная ответ.

Беломестова усмехнулась.

– Ну, однажды с пьяных глаз украл кролика.

– Отпустил?

– Кролик – не бабочка, зачем его отпускать. Съел, конечно. Деньги вернул. Он вообще честный человек, хотя и со странностями. После того как все случилось, Клим даже в избу ни к кому из нас не соглашался заходить. Через пару дней явился ко мне, вызвал на улицу и сказал, что в Таволге ему больше места нет. Он не хотел жить рядом с нами. Решил, что переедет в домик возле кладбища. Еще пошутил, что рядом с мертвецами ему спокойнее… А может, и не шутил.

Маше снова почудился за окном какой-то звук. Она встала, забыв о том, что недавно боялась пошевельнуться, подошла к окну.

– Что там? – безразлично спросила Полина Ильинична.

– Калитка скрипнула.

«Или Ксения нас подслушивает».

– Что вы сделали с телом Марины? – спросила она, вернувшись.

– А ты еще не догадалась? Завернули ее в пленку, которой покрывают парники с огурцами, вытащили из дома, погрузили в прицеп. Доехали до церкви. Кулибаба сказала, что даже если церковь совсем рухнет, место все равно освященное, настоящее кладбище, пусть и маленькое, так что Маринина душа на нас за это не будет в обиде. Смешно, а? Не будет в обиде! Ну, я с ней не спорила. Про душу мне ничего не известно, я только знаю, что тело должно лежать в могиле, а не в лесной яме, где его любой зверь может выкопать и растащить по кускам. Плиту с могилы купца сдвинули в сторону, раскопали поглубже, пока не ударились в крышку гроба, положили Марину… Дубягин был закопан глубоко, мы его даже поднимать не стали. Да и какой смысл… Пусть покоится с миром. Засыпали, снова закрыли могильной плитой. Постарались привести в порядок все, что вокруг. Потом вернулись в дом. Ковер, который был испачкан в крови, сожгли. Половицы замыли с хлоркой.

– Следы все равно остались, – подумала вслух Маша.

– Как ты сказала?