Тот, кто меня вернул

— Седов был взвинчен до предела, а в таких ситуациях он невменяем, особенно с женщинами. Я увидел тебя около операционной, и меня как ударило — понял, что Седов к тебе прицепится. Что бы ни случилось, даже если всё пройдёт хорошо, он найдёт, в чём обвинить. Ему нужна жертва. Он не умеет справляться с горем. Пока не накажет кого-нибудь, не успокоится. А тут — такая авария, да с тяжёлыми последствиями. Обязательно выместит своё горе, иначе никак. А ты… светилась как маяк. Столько жизни и энергии, что прямо через край, даже прохожим достаётся. Для Седова это — как мишень на лбу. У него сложные отношения с женщинами. Четвёртая жена в суд подала, пятая сбежала, а остальные… много слухов ходит. Я подслушал твой разговор и узнал, что ты — хирург Стаса, вот и сделал первое, что пришло в голову. Ничего лучше не придумал. Сам на самолёт опаздывал по срочному делу. Не брать же тебя с собой, вот и запер. Велел охраннику выпустить тебя через час. К тому времени тебе бы уже нашли замену. Зря ты выбралась из подсобки.

— Мог бы сказать правду. Дескать, родственник больного — маньяк, не переносит женщин, особенно таких, как я. Даже если всё пройдёт хорошо, он меня покалечит, чтобы отомстить судьбе за аварию сына.

Впервые за эту встречу мужчина посмотрел прямо на меня.

— Ты бы поверила моему предчувствию и отказалась оперировать?

— Нет, конечно, — пришлось признать. — Как только я выбралась из подсобки, сразу рванула в операционную. Даже больничной охране не пожаловалась.

— Зря.

— Уже знаю, что зря.

Молчим. Я прислонилась к стене, он снова смотрит в окно. Покачивает ногой. Он уже не действует на меня, как при первой встрече в лифте. Не знаю, что это было. Наверное, придётся поверить в судьбу, ведь она пыталась меня предупредить, а я не послушалась.

— Ты работаешь на Седова?

Молчание. Я и так знаю, что работает. Признаёт, что Седов-старший — законченный маньяк, но его это не смущает.

— После операции Василий Седов искал человека по прозвищу «Ад», и охранник напомнил, что ему пришлось срочно уехать. Они говорили о тебе?

— Да.

— Охранник сказал, что у твоего брата проблемы.

Молчание.

— Почему тебя называют «Ад»?

— Андрей Денисов.

— Ага, АД. Забавно.

— Обхохочешься.

— Ладно, ты убедился, что я не наделала глупостей. Больше не приходи. Никогда.

Выпрямив спину, АД потёрся затылком о стену.

— У тебя вечеринка.

— Ага, обхохочешься.

— У тебя вечеринка, а ты на лестнице. Куришь?

— Нет. Вышла проветриться.

— Здесь воняет.

— Пусть воняет, мне здесь нравится.

АД удивился. Хоть что-то его цепляет, и на том спасибо.

— Тебе нравится эта вонь?

— Так пахнет чужое одиночество.

— Дело не в одиночестве, а в отсутствии балкона. Если тебе хочется одиночества, выгони своих друзей.

— Не могу. Мне положено их любить. Уходи, Андрей, и больше не возвращайся.

— Зови меня АД, чтобы между нами не было никакого недопонимания. Я — АД, Лера. Настоящий ад.

Паника лизнула лицо и сползла на шею. Лёгкая, проходящая. На большее не осталось сил.

— Я не представляю угрозы Седову. Я не обратилась в полицию и не собираюсь.

— Рука заживает? — ловит взглядом мои застывшие пальцы.

Завожу загипсованную руку за спину и отступаю к лестнице.

— Прощай, АД. Больше не приходи.

Он ушёл, а я сидела на подоконнике, глядя, как он запрыгивает в чёрный внедорожник. В потёртых джинсах и кожаной куртке он казался обычным мужиком, а не безликим охранником, не способным смирить своего психованного работодателя.

Друзья разошлись, унося с собой смех и лёгкое опьянение, а я легла спать. Я всегда любила сон, поэтому и проспала в тот знаменательный день. День моего конца.

* * *

Когда ты на больничном, не надо рано вставать. Не обязательно запрыгивать в душ в полусонном состоянии, есть на ходу, ругаться в общественном транспорте. О деньгах волноваться рано. Страховка и больничные льготы покрыли стоимость операции, а запасов хватит надолго. Я подрабатывала дежурствами и лекциями, копила на свою квартиру. Это было в прошлой жизни.

Можно проснуться в десять утра и включить телевизор. Ткнуться носом в пустой холодильник и пожевать сухую овсянку. Зайти в душ, простоять в нём полчаса, покачиваясь под музыку воды, и забыть кондиционер для волос. И шампунь. И полотенце. Вернуться на диван, оставляя за собой лужи. Даже если сегодня воскресенье, всё равно, абсолютная свобода приятна.

Можно позволить себе погрузиться в горе и нырять всё глубже и глубже. Наслаждаться саморазрушением.

А потом вскрикнуть от неожиданности, когда в полуденной тишине квартиры раздаётся одинокий звонок. Потом ещё один. Ещё. Телевизор всё громче, и звонки тоже. Этого не может быть, но трель врезается в мой слух сталью скальпеля. Хирургического.

Неужели не понятно, что я не собираюсь открывать?

Открыла. Куда денешься, если начали сносить дверь.

АД.

Какого дьявола… Я бы испугалась, но нет сил.

АД ввалился в квартиру, обошёл лужи, бросив на меня вопросительный взгляд. Пусть думает, что хочет, мне всё равно.

— Всемирный потоп? — усмехается и ныряет в холодильник. — Негусто тут у тебя. Друзья всё подъели?