Тот, кто меня вернул

Самое неприятное — когда знакомые пытаются тебя развеселить. Почему бы не оставить меня в покое? Зачем заваливаться ко мне по одному, неловко топтаться в дверях с цветами и угощениями и твердить, глядя в сторону:

— Ты это… того… не раскисай… с любым может случиться…

Неужели? Прямо-таки с любым?

Они думали, что я порезала руку из-за стресса на работе, потом опомнилась и явилась в больницу. Знали бы они правду.

«С любым может случиться…»

Или ещё хуже: — Ты была одной из лучших. Кто знает, может, ещё вернёшься… — и неловкий взгляд в сторону, чтобы не смотреть в мои пустые глаза.

Я несправедлива. Коллеги старались, честно, изо всех сил. Дружно желали мне добра, но от врачебных слов и нервного сочувствия становилось только хуже. Намного.

Они старались мне помочь — а я им мешала.

Они примеряли на себя моё горе и содрогались, и я ощущала эту дрожь всем телом.

Я хотела быть одной из них, весёлой и щедрой, и поддерживать заболевшую приятельницу. Я не хотела быть мной.

Иногда коллеги заваливаются в мою квартиру группами, с пиццей, десертом и выпивкой. Присутствие толпы становится залогом безопасности. Ведь если гостей несколько, они могут смотреть друг на друга, и тогда им намного легче улыбаться и притворяться, что всё хорошо. Что я выгляжу бодрее, чем вчера. Что у меня улучшился цвет лица.

В такие моменты мне не хватает места в собственной квартире.

Душно. Их весёлая компания душит. Я целыми днями лежу в кровати, и их тормошение нарушает мой покой.

Да, у меня депрессия. Да, такое случается после операции, а я перенесла целых две, если считать надругательство Василия Седова.

Самое страшное — то, что я потеряла силу воли. Если бы я была такой, как Станислав, я бы всё смогла, не сдалась, не сдулась. Но увы.

Я забросила реабилитацию, не делала упражнений. Носила мою бесполезную руку, как трофей. Как предвестник конца. Белый флаг моей жизни.

Гости шумели. Подливали шампанское, шутили, переходили из комнаты в кухню и обратно. Создавали надоедливый фон, призванный отвлечь меня от грусти.

Тихо приоткрыв входную дверь, я вышла на лестницу. Никто не заметил, им без меня легче. Я не поддаюсь веселью и тормошению. Как и большинство врачей, я невыносима в роли больной.

Спустилась на этаж ниже, чтобы знакомые не заметили меня, если откроют входную дверь. Замерла на последней ступеньке и прислонилась к стене в поисках опоры.

Он. Мужчина из лифта. Маньяк, связавший меня перед операцией.

Неужели это не конец?

Неужели Седову недостаточно совершенной мести?

Если так, то мне не скрыться от его бандитов. Найдут и снова отомстят, мне и остальным.

Лучше уж сразу.

Я спустилась на площадку и встала прямо перед мужчиной, встречая опасность лицом к лицу. Вернее, лицом к спине, потому что, глянув на меня, он отвернулся.

Сидит на низком подоконнике рядом с консервной банкой. Грязной, старой, уже не разглядеть, от чего. То ли консервированные помидоры, то ли фасоль. Сейчас в ней только пепел и окурки.

Мне не страшно, эмоции истощились до предела. Классические фазы горя — шок, отрицание, агрессия — уже закончились, и на меня снизошли депрессия и принятие случившегося.

— Что ты здесь делаешь? — потребовала я чужим голосом.

— Зашёл убедиться, что ты не наделала глупостей.

Не наделала глупостей. Интересный выбор слов.

Он так и не повернулся ко мне, смотрит в окно. Грязное, в дождевых подтёках и плевках пепла.

— Я не наделаю глупостей. Можешь передать Седову, что я никому не жаловалась.

— Я не об этом.

Он не имеет права мною интересоваться. Сочувствующий охранник? Волнуется о благополучии жертвы?

Хочу вцепиться ногтями в его лицо. Где он был всё это время? Я так и не видела его после инцидента в больнице.

— Какого чёрта ты запихнул меня в подсобку?

— Появилось плохое предчувствие.

— В лотерею не пробовал играть? У тебя интуиция на высоте.

Яркий мужчина. Не красавец, но черты лица крупные, интересные. А главное — внутренняя сила. Видна во всём — в повороте головы, в осанке, в развороте плеч. Уверенность и решимость. Мне бы занять у него хоть чуть-чуть, на время. Чтобы слезть с дивана по собственной воле.

Посмотрев вверх-вниз по лестнице, мужчина вздохнул.