Тот, кто меня вернул

— Тебя отпустят через пару дней, и мы будем с тобой квиты. Не сомневаюсь, что ты побежишь в больницу, тебя прооперируют, но увы… будет слишком поздно. Ты и сама знаешь, что хирургом уже не станешь. Сухожилия сгибателей заживают долго, особенно после такой задержки, да и нервы повреждены. Если бы тебя смогли прооперировать раньше, исход был бы другим. Какая ирония, ведь Стас тоже пострадал из-за задержки… К счастью, тебе ещё и тридцати нет. Вспомни, что ты сказала моему сыну. «Молодой организм способен на многое. Я знаю, что Стас не отступится и приложит все силы к выздоровлению». Это — твои слова, Валерия. Чувствуешь иронию?

Слова Седова-отца звучали издалека, разносясь в тумане моего сознания неприятным эхом.

Стараясь отгородиться, спрятаться от них, я вернулась в прошлое. В тот момент, когда похититель усадил меня за стол и приказал написать несколько слов.

Я переигрывала свои действия снова и снова.

Я должна была догадаться, что они собираются со мной сделать, и взять карандаш в левую руку. В ЛЕВУЮ РУКУ.

Написать «мама мыла раму» левой рукой, ведь я умею. Не блеск, но терпимо. Хирурги должны хорошо владеть обеими руками, у нас такая работа.

— Левша? — спросил бы похититель.

— Да. — Я бы уверенно кивнула в ответ, тем самым спасая мою мечту.

Предатель-хирург искалечил бы мою левую руку, оставляя правую нетронутой.

Если бы, если бы я догадалась притвориться левшой. Сбежала бы в другую страну, поменяла имя… После длительной реабилитации я бы смогла хоть что-то… Если бы.

— Для меня важно, чтобы ты поняла, почему я так с тобой поступил.

Василий Седов придвинулся, неприятно скрипнув стулом, и вцепился в мой подбородок. Ледяными пальцами, пахнущими кожей и деньгами. Заставил меня повернуть лицо, чтобы встретиться с ним взглядом. В его глазах — чёрная пустота, и из неё можно черпать безумие. Ложками.

— Мой мальчик искалечен, понимаешь? — Василий старательно выговаривал каждое слово, впечатывая в меня их значение. — Мой единственный наследник. Надежда империи, которую я строил годами. Это — крах. Это — конец света. Я не собираюсь с этим мириться, конец света меня не устраивает. Понимаешь, Валерия? Поэтому, когда такая наглая вертихвостка, как ты, смеет говорить, что молодой организм способен на многое, и рассуждать о характере Стаса, мне это не нравится. Меня это расстраивает. Понимаешь, Валерия? Ты меня очень расстроила, а теперь справедливость восстановлена.

Василий Седов безумен, но мне от этого не легче.

Мстительный, беспощадный, несправедливый мужчина, он жаждал отомстить за аварию сына, за свою беспомощность, и выбрал меня невинной жертвой. Отомстил судьбе в моём лице. Интересно, знает ли об этом Станислав? Хотелось бы верить, что нет.

— Дам тебе полезный совет, Валерия, — не пытайся идти против меня. Доказать ты ничего не сможешь, но обеспечишь себе ещё одну встречу с моими ребятами. Левая рука у тебя в порядке, так что ты сможешь чистить зубы, одеваться, причёсываться. Если не хочешь потерять вторую руку — смирись с историей, которую я для тебя придумал. Стресс, большая ответственность на работе — вот ты и сорвалась, порезала себя. Всякое случается. Прими наказание и не рыпайся. Начнёшь вовлекать полицию, требовать расследования — потеряешь левую руку, а то и что поважнее. А ещё мы присмотримся к остальным хирургам в твоей бригаде. Всё ясно?

Я и сама не дура, всё понимаю. Но меня очень раздражает муха с зелёным отливом. Кружит вокруг меня, словно я — падаль. Хотя…

Я и есть падаль.

— Кстати, Станислав уже встал на ноги, — сказал Седов, оборачиваясь в дверях. — Здорово, правда?

-------

3 — Джордж Оруэлл — английский писатель. Приводится изменённая цитата из книги «Скотный двор» — «Все животные равны, но некоторые более равны, чем другие».

Глава 3

Ты снимаешь вечернее платье,

Стоя лицом к стене,

И я вижу свежие шрамы

На гладкой как бархат спине.

Мне хочется плакать от боли

Или забыться во сне.

Где твои крылья, которые

Так нравились мне.

Где твои крылья,

Которые нравились мне.

Где твои крылья,

Которые нравились мне.

(«Крылья» В. Бутусов — И. Кормильцев)

Меня захлестнуло горе. Раздавило. Распластало. Василий Седов отобрал мою мечту. Всё, чем я жила. Высосал из меня жизнь, оставив только бесполезную шелуху.

Как привыкают к горю? Не знаю, потому что оно слоновой тяжестью лежало на моей груди, не давая дышать. К такому не привыкнешь. Погребённая заживо, я не верила, что смогу справиться с необратимой и полной потерей себя.

Можно долго рассказывать о слезах и страданиях, но я не любитель злоупотреблять драмой. Суммирую в трёх словах — меня не стало. Меня — такой, какой я была, какой хотела быть — не стало. И уже не будет никогда.

Не щадя себя, признаюсь, что я слабая. Все эти годы гордилась своими решимостью и бесстрашием, а перед лицом трагедии — сдалась. Сдулась, как шарик, забытый в конце детского праздника. Во время похищения я боролась, пиналась, кусалась. Даже плевалась. А уж ненавидящие речи, с которыми я выступала, запомнятся надолго, и не только мне. Вернувшись домой, я сошла на нет. Вышла из игры и замуровала двери, ведущие обратно.