— Не было причин вас беспокоить, — отвечает миссис Рэтклифф. — Мы сами во всем разобрались.
— Он мой сын! Я имею право знать, подвергался ли он физическому насилию в школе.
— Боюсь, у нас нет времени звонить родителям всякий раз, когда на детской площадке происходит мелкая стычка. Мы тогда вообще с телефона слезать не будем. Иногда это все похоже на шоу Джереми Кайла[12].
Мама смотрит на миссис Рэтклифф. Я не знаю, кто такой Джереми Кайл, но упоминание его имени, кажется, еще больше разозлило маму.
— А следовало бы! И я бы не назвала это мелкой стычкой. Я отправляю сына в школу каждый день и надеюсь, что вы отвечаете за его безопасность, а если нет, то мне хотя бы об этом сообщат.
Миссис Рэтклифф делает глубокий вдох, мгновение смотрит в потолок, а затем снова на маму.
— Могу вас заверить, мы делаем все возможное, чтобы дети были в безопасности, и подобные инциденты очень редки, но очевидно, что в такой загруженной школе, как наша, они действительно иногда происходят.
— Иногда? Вы же минуту назад сказали, что здесь натуральное шоу Джереми Кайла.
Как-то уже не хочется смотреть это самое шоу Джереми Кайла. Звучит не очень.
— Главное, — продолжает миссис Рэтклифф, — мы сами вполне способны разобраться, что происходит на игровой площадке, и, по нашему опыту, звонки родителям о каждом происшествии, как правило, обостряют ситуацию для всех причастных.
Она смотрит на меня, а я думаю, что, если бы меня попросили судить этот спор, директриса сейчас выиграла бы очко.
— А что насчет мальчика, который ударил Финна? — спрашивает мама.
— С ним разобрались, и я не думаю, что он снова будет беспокоить вашего сына.
Точно будет. Думаю, Тайлер, вероятно, врежет мне, как только я выйду на площадку в понедельник утром.
— Почему он ударил Финна? — настаивает мама.
Миссис Рэтклифф смотрит на меня, прежде чем ответить.
— Сегодня утром на детской площадке произошел инцидент, Финн обругал этого мальчика и других учеников.
Мама хмуро смотрит на меня.
— Это правда, Финн?
Я киваю.
— Почему ты на него ругался?
— Он говорил мне гадости.
— Какие?
— Что я девочка и маменькин сынок.
Мама качает головой и снова смотрит на миссис Рэтклифф.
— С этим тоже будут разбираться или так будет продолжаться до конца учебного года?
— С мальчиком поговорили, и, насколько я понимаю, на этом вопрос исчерпан.
— Не для Финна, — говорит мама. — Он — пострадавшая сторона.
— Мы поговорили с Финном, осмотрели его, — отвечает миссис Рэтклифф, — травм нет, поэтому мы вам и не позвонили. Ваш сын в полном порядке, правда, Финн?
Она смотрит на меня сверху вниз. Мама тоже на меня глядит. Я не знаю, что делать, потому что если кивну, то миссис Рэтклифф выиграла, а если нет, вроде как поведу себя грубо. Я начинаю жужжать. Надеюсь, не вслух.
— Думаю, мне судить об этом, — говорит мама. Она поворачивается и выходит из офиса миссис Рэтклифф. Думаю, мама тоже заслужила свое очко, так что, возможно, вышла ничья, я не уверен.
— Ты не спросила, что будет со мной в понедельник, — напоминаю я, догоняя маму в коридоре.
— Я пытаюсь решать по одной проблеме за раз.
— Что будет в понедельник?
— Не знаю, Финн, — немного резко отвечает мама. Она никогда такой не бывает.
Возвращаемся на улицу. Остальные дети уже разошлись по домам, поэтому на площадке тихо. В школе теперь так хорошо. Однажды мама сказала мне, что домашнее образование немного похоже на школу, только без других детей. Так было бы веселее. Наверное, мы бы выпекали много кексов, но должны были бы есть все сами, без ребят, кому нужно продать сладости, или учителей, что покупали бы их из жалости. Мне нравится домашнее обучение. Но папа думает, что это вообще не образование, поэтому никогда такого не допустит.
По дороге домой мама почти не говорит. У нее встревоженное лицо. Папа однажды сказал мне, что в школе я должен давать сдачи, и мама очень на него рассердилась. Она заявила, что если кто-нибудь ударит меня, я должен пойти и рассказать об этом учителю, но, кажется, только что поняла, что этот способ не очень хорошо работает.
Когда мы приходим домой, на кухонном столе лежит еще одно письмо. Похоже, от маминого адвоката.
— Что там? — спрашиваю я.
— Ничего важного, — говорит мама, спешно кладя его в сумку. Значит, письмо важное, и она пытается это скрыть. Не знаю, почему взрослые думают, будто мы не понимаем таких вещей.
Мама наполняет чайник и щелкает выключателем. Она стоит ко мне спиной, пока вода не закипит, а затем оборачивается.
— Сколько раз тебя били с тех пор, как я в последний раз ходила к директору?
Я не знаю, что сказать, потому что не хочу ей лгать, но и не хочу ее сердить и расстраивать.
— Несколько раз.
— Почему ты мне не сказал?
— Я не хотел тебя огорчать. В любом случае нет смысла что-либо говорить, ничего не изменится. Это просто школа.
— Других мальчиков тоже бьют или только тебя?
— Кое-кого еще, но в основном меня.
Мама на миг прикрывает глаза.
— Как по-твоему, почему?
— Потому что я странный и не даю сдачи.
— Кто говорит, что ты странный?
— Да все, кроме Лотти.
Мама качает головой:
— Ты не странный, Финн. Ты просто другой, уникальный.