Читаем Тот самый полностью

– Думал, ты не придёшь. – Возможно, я звучал более отстранённо, чем мне хотелось бы.

– Я тоже так думал.

Перед тем, как сесть на велосипед, я отправил Киру сообщение, не думая, что тот ответит. Вместо ответа он пришёл, к чему я был не совсем готов.

Прямо сейчас я не знал, что сказать, и Кир не собирался помогать мне, сохраняя молчание. Я протянул ему наушник. Мы не проронили ни слова, а мир вокруг нас зазвучал песней Illuminated. Каждый из нас, погружённый в мысли, разглядывал облака. Те не были похожи на причудливые фигурки животных: они были просто облаками – сгустками водяного пара. Я думал о маме и об её новом мужчине: разве она не помнила, чем всё закончилось в прошлый раз? Сердце рвалось когтями наружу, требуя любви, но мама выбирала только тех, кто уничтожал её любовь. Та, подобно хрупкой бабочке, могла сидеть только на раскрытой ладони, но все они слишком сильно сжимали кулаки, ломая крылья.

Я думал об Алисе: меня страшила мысль, что со временем она станет такой же, как мама. Меня страшила мысль, что Алиса будет также вручать своё сердце первому встречному, пока то не превратится в кровоточащий рубец. Со временем рубец омертвеет, и тогда уже ничего не исправишь. Меня страшила мысль, что я и сам не знал, что делать с собственным сердцем. Наша семья совсем ничего не смыслила в любви. Любовь никогда не была милосердна к нам: уж это я точно знал. Знал, когда появлялся тошнотворный запах духов, знал, когда на двери в маминой комнате щёлкал замок, знал, когда ночами спинка её кровати стучала о стену, знал, когда она, уставшая, выходила и прятала от нас синяки в безразмерных кофтах. Всё это – не о любви.

Слабый ветер коснулся лица, и я прикрыл глаза ладонью. Чтобы отвлечься, я стал думать обо всём подряд. Возможно, Кир тоже пришёл сюда не через главный вход, а скрежет ржавой цепи я не услышал из-за музыки в наушниках. Когда-то большинство школьников попадало во двор через дыру в заборе, пока её не заделали. Однажды четвероклассница сбежала с уроков и утонула в реке, которая пролегала в двух километрах от школы. Река ныряла под деревянный мост и расширялась, заросшая камышами и высокой травой. В ней постоянно плавали полиэтиленовые пакеты и бутылки. После несчастного случая забор починили, а на калитку заднего входа повесили замок. Со временем школьники стали сбивать его, поэтому руководство школы ограничилось цепью, которая ни для кого не была помехой.

Открыв глаза, я несколько долгих секунд смотрел на солнце, пока веки не начало жечь, и отвернулся. Я взглянул на Кира: тот безмятежно лежал с закрытыми глазами. На нём были обрезанные по колено джинсы и светло-жёлтая футболка. Волосы, зачёсанные назад, блестели от пота. Кир изредка хмурился и легонько качал головой в такт музыке. Когда сменился очередной трек, я осторожно вынул наушник из уха и сел, прикрыв ладонью лицо от солнца.

– Может быть, я и правда трус. Ссыкло, – вспомнил я слова Кира.

Признаться вслух оказалось гораздо сложнее, чем повторять про себя эти слова каждое утро.

– Извини, – Кир вынул наушник. – Я не должен был этого говорить.

– Должен или не должен, но раз сказал, значит, хотел сказать.

– Я не совсем то имел в виду…

Я выгнул бровь.

– А что ещё можно иметь в виду во фразе «ты трус»? – я встрепал волосы, облокачиваясь на колени, и окинул взглядом опустевший двор. Ссориться я не хотел, поэтому быстро покачал головой. – Ладно, проехали. Это неважно.

– Да?

– Серьёзно, не парься.

– Значит, тебя беспокоит только то, что я сказал?

Кир сел одним рывком и обхватил руками колени. Я знал, что он ждал от меня ответа, но я молчал. Через несколько мгновений молчание превратится в неловкую паузу, и мы перейдём Рубикон. Наше общение либо закончится вовсе, либо станет другим.

– Понятно, – без упрёка, но с лёгкой обидой в голосе сказал Кир в ответ на молчание. – Мог бы не писать мне. Было бы достаточно одной смс «мне противно тебя видеть, педик».

Набрав в лёгкие воздуха, я покачал головой. Он счёл моё молчание за неприязнь.

– Мне не противно.

– Тогда почему молчишь?

На колено опустилась мелкая мошка, и я раздавил её пальцами.

– Просто не знаю, что сказать.

– Это то же самое.

– Нет, не то же. А… Жека знает?

– О чём? – Кир усмехнулся. – О том, что я педик?

– Я этого не говорил, – я старался говорить спокойно, но обвиняющие вопросы Кира не особо способствовали мирному настрою.

– Но подумал.

– Нет! – я резко повернулся, внимательно посмотрев на Кира. – Мы можем просто поговорить? Без домыслов и ссор.

Ссор мне хватало. Добавлять в копилку ещё одну я не хотел.

– Знает. – Кир крутил в руках наушники, завязывая их провода в узелки. – Мы когда-то встречались, – я приподнял брови, но промолчал. – И я не педик, если хочешь знать. Просто это не важно. Люди не понимают, но это действительно так.

– Не важно…

– Не важно, кого любить, а важно – как. Ты не подумай чего, просто мысли вслух.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературная премия «Электронная буква»

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза