Тот самый

Мама всегда велась на провокации. Мне оставалось только ждать. Я уловил в воздухе цитрусовый аромат и сглотнул. Внутренне я всё ещё надеялся, что тем самым для мамы был мой отец.

– Тот, кого я очень любила, быстро свалил, когда у нас появились первые трудности.

– Звучит так себе… Но он всё-таки был?

Это внушало слабую надежду, что вместо сердца у мамы – не камень.

– Был, и, слава богу, что только был. И, да, это звучит дерьмово, – заключила она.

– И кто он?

Я много раз задавал этот вопрос и ещё ни разу не получил ответ.

– Просто говнюк. И сука!

Лезвие воткнулось в разделочную доску, а по ощущениям – в моё сердце.

– Ма, не выражайся при детях! – Я наконец высунул голову из укрытия. – Иначе не получишь десерт на ужин.

Когда здесь жил Тот, кто должен был стать нам отцом, по утрам пахло горелой яичницей, лосьоном для бритья и крепким кофе. Наш дом утратил этот запах, но иногда, солнечными летними днями, я вновь ощущал его. Это было давно – напоминал себе я. Это было в прошлой жизни с прошлым мной. От воспоминаний никогда не становилось легче.

Я встал и стащил пару сладких яблок из вазочки, попутно успев поцеловать маму в плечо. Когда я поднимался наверх, жонглируя яблоками, она окрикнула меня.

– А с чего вдруг такие вопросы? Ты что, влюбился?

Из маминых уст слово «влюбился» звучало как преступление. Становиться заключённым я не собирался.

– Разве Гранины умеют любить? – полушутливо спросил я и толкнул плечом дверь в комнату Алисы.

– Что за дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос?

Я молча захлопнул дверь за спиной и окинул спальню Алисы быстрым взглядом, оценивая бардак недельной давности. Мятые вещи висели на спинке стула, валялись у шкафа и на кровати. Через задёрнутые шторы слабо проникал свет, отчего казалось, что тени на стенах колыхались как живые.

Пахло скипидаром и масляными красками. Стол, приставленный к подоконнику, сверкал залакированными царапинами. Я до сих пор помнил: на деревянной ножке несколько лет назад мы вырезали свои инициалы канцелярским ножом. Мама ничего не заметила, и общий секрет сплотил нас.

Алиса, поджав ноги, расположилась на полу в центре хаоса. Она рисовала Горация, сидевшего на тумбочке. Тот самозабвенно вылизывал чёрные лапы. На секунду я поверил, что между ними сложилась особая связь, понятная только им двоим.

Я положил рядом с Алисой два яблока, сдвинул с тумбочки книги и журналы и поставил на тёмное поцарапанное дерево бутылку с водой и пачку аспирина, которую нашёл в нижнем ящике. Алиса практически не выходила из дома: она превратила свою комнату в мастерскую. Здесь всё время пахло красками и растворителями, отчего у Алисы болела голова.

– Вам нужно поговорить.

– Нам – это кому? – отстранённо поинтересовалась Алиса, оставляя небрежные мазки на холсте. – Мне и Горацию? Можешь не беспокоиться, он понимает меня лучше, чем любой в этом доме. Да, Гораций?

Гораций сверкнул янтарными глазами.

– Не придуривайся, – я надкусил яблоко, чувствуя во рту сладковатый вкус. – Тебе и маме. Ты сама-то хоть знаешь, за что борешься?

Алиса всегда жила не по здравым законам этого мира, а по вдохновению. Однажды в третьем классе, когда ей наскучил урок рисования, она встала, собрала вещи в рюкзак и молча вышла из кабинета. Маму вызывали в школу, и той в которой раз пришлось объяснять Алисе: нельзя всегда делать только то, что хочется. «Почему?» – спрашивала Алиса.

Я и сейчас не знал почему.

– Разве ты не заметил? – её строгий тон не сулил ничего хорошего. А ведь я на миг поверил, что сегодняшний день обязательно будет хорошим.

– Не заметил что? – осторожно начал я, прикусывая губу. Обычно с такой опаской вступают на тонкий лёд поздней зимой, не зная, проломится тот под ногами или нет.

– Матвей, ты такой невнимательный! – Алиса укоризненно закатила глаза и покрутила в пальцах кисть. – Вечно вы мужчины ничего не замечаете…

Она повернулась ко мне: на щеке расцвели чёрные пятна от краски. Я машинально потянулся, чтобы стереть их, но Алиса резко дёрнула головой.

Гораций, лениво взглянув на нас, свернулся клубком и поджал хвост.

– Запах! – Продолжила Алиса, взмахивая кисточкой как дирижёр. Несколько капель упало на ковёр. – Разве ты не чувствуешь? Да весь дом уже провонял этими дурацкими духами Томми Хилфигер! Тебе всё равно что ли?

На кухне я уловил цитрусовый аромат, но не придал этому запаху значения. Теперь всё становилось на свои места. Мамина нервозность, запах духов, готовка…

– Новый отец… – одновременно прошептали мы, глядя друг на друга.

– Этого нельзя допустить! – воскликнула Алиса. Больше она не пыталась рисовать.

– И что ты думаешь?

– Для начала нужно за ней проследить… Узнаем, кто он, – Алиса взглянула на меня с недоверчивым прищуром. – Ну а потом как всегда.

В нашем доме зародилось поверье: чувствуешь запах духов Томми Хилфигер – жди нового отца.

– Звучит как вторжение в личное пространство, – с сомнением произнёс я.

– Вторжение в личное пространство – это притащить в наш дом чужого мужика и просить называть его папой, – злобно прошипела Алиса. – Это вторжение! А у нас здоровое любопытство, вот и всего.