Тот самый

Я медленно шёл к обрыву, чувствуя усталость, пока не заметил силуэт, сидевший на длинном нагретом камне. Я остановился, разглядывая тёмный силуэт. Ветка хрустнула под подошвой, и силуэт обернулся. Серые глаза взглянули на меня с лёгкой грустью. Это была Жека.

– Не думала тебя здесь увидеть.

– А я не думал увидеть тебя.

Я сел рядом с ней на край камня. Только сейчас я понял, что у Жеки больше не было гипса. Гипс исчез вместе с рисунком Алисы и с нашими крохотными подписями масляными красками. Память о нас медленно растворялась в уходящем лете.

Жека молча потушила косяк о камень.

– Как ощущения?

– Теперь у меня две руки, – Жека выставила некогда сломанную руку. – Смотри, как похудела. Врач сказал, мышцы атрофировались от долгой неподвижности. Надо разрабатывать.

Я кивнул.

– Ты неплохо смотрелась с гипсом. Гораздо привычнее, чем сейчас, – я постарался улыбнуться. – Как насчёт ещё одного перелома?

– Непременно подумаю над этим предложением.

Мы вновь замолчали. Теперь слова давались нам с трудом. Я оглянулся, остановив взгляд на глади блестящего озера. Воспоминания нарисовали образы четырёх силуэтов, плещущихся в воде. Я отвернулся и тихо хмыкнул.

Жека протянула косяк, и я сделал затяжку.

– Как дела?

– Паршиво, – Жека постучала ногтями по камню. – Папаша планирует переезд в начале осени.

Это значило лишь одно – мама Жеки не доживёт до осени. Я сочувственно положил ладонь ей на плечо.

– А ты?

– Ему плевать на мои слова, – Жека вновь затянулась, глядя на раскинувшийся перед нами город. Черепичные крыши после дождя блестели, словно глазурь. – Думаю свалить из дома и податься в бродячие артисты. Как смотришь на эту идею? Рванём вместе! Или будем грабить банки…

– Как Бонни и Клайд?

– Как Бонни и Клайд, – Жека быстро закивала и выпустила кольцо дыма.

– Они убивали, если ты не забыла.

– А кто сказал, что я против? Ничто так не сближает людей, как убийство.

– А ещё они получили пули в головы…

– Ничто так не сближает людей, как смерть в один день.

– У меня больше нет аргументов против, – я улыбнулся.

– Значит, завтра же начинаем преступную карьеру!

Мы разговаривали, чтобы заполнить пустоту. Я повернулся к Жеке, собираясь задать вопрос, но передумал и просто взглянул в чистое небо.

– Кир в порядке, – ответила Жека на мой незаданный вопрос. – Но вам лучше не видеться.

Я кивнул.

– Как Алиса?

Пожав плечами, я взглянул на Жеку.

– Мы не общаемся.

– Совсем-совсем?

– Ага.

– Живёте под одной крышей и не говорите?

– Примерно так и есть.

Жека затянулась, протянула мне косяк, но я молча покачал головой.

– Она рассказала маме?

– Нет. Но мама запретила мне вечерами выходить из дома.

– Думаю, ты не виноват в том, что случилось, – Жека пожала плечами и потушила косяк о камень, размазывая бело-серый пепел. – Никто не виноват, наверное. Разве только общество, которое вынуждает нас жить по правилам… Я не виню тебя в твоём решении, но Кир мой лучший друг, понимаешь? Не думаю, что нам следует общаться, как раньше.

– Может быть, нам и вовсе не стоило знакомиться, – грустно улыбнулся я.

– Мы всегда можем сделать вид, что незнакомы.

– И обмануть память?

Жека встала и похлопала меня по плечу.

– Нет, с воспоминаниями придётся жить до последних дней жизни.

Я не оборачивался, вглядываясь в голубое небо, и слушал тихие шаги за спиной. Вскоре тишину нарушал только ветер, играющий с листьями на ветках деревьев.

Последний раз взглянув на озеро, чтобы запечатлеть его в памяти, я поднялся и зашагал к вытоптанной тропе, поросшей чертополохом. Мой путь лежал к дому Эллы. Земля под ногами сменилась нагретым асфальтом. Солнце горело высоко в небе, и казалось, будто воздух плавился над асфальтовым покрытием. Синоптики обещали, что последние дни лета будут жаркими. Я привычно вошёл через калитку и, не постучавшись, толкнул дверь. К моему удивлению, дверь не распахнулась как обычно. Я повторил снова, но запертая дверь не открывалась.

Я постучался.

Ответом была тишина. Я постучался громче и прижал ухо к двери. Казалось, тишина поглощала все звуки, создавая внутри дома вакуум. Я постучался в третий раз.

Когда тишина повторилась, я заволновался. Вдруг Элле стало плохо, и никто об этом не знал? Воображение рисовало образы в голове: вот Элла встаёт с кровати, хватается за сердце и падает, задевая тумбочку и нечаянно стягивая излюбленную ажурную салфетку в попытке удержаться на ногах. Вот Элла варит кофе, ей становится плохо, и она роняет на себя джезву с горячей пузырящейся жижей. Вот Элла курит, сердце прихватывает, и она выпускает сигарету из пальцев.

Воображение нарисовало образ Эллы, лежащей на полу среди любимых воспоминаний-фотографий из железной банки для печенья. Я представил, как призрак Эллы и её дочери берутся за руки и исчезают.

Я быстро обогнул дом и отыскал окошко в подвал, запрятанное за пышным кустом. Разбитое Киром стекло было прикрыто листом картона. Я отодвинул его и спрыгнул вниз: сердце бешено колотилось в груди, гоняя кровь. Я ощущал жар и липкий страх за Эллу. Быстро пробежав через тёмный подвал по памяти, я оказался в доме.