Читаем Тот самый полностью

Я посмотрел на Кира, хотя всё ещё сосредоточенно слушал разговор. Наши взгляды встретились.

– Же сильная, – тихо сказал я, чтобы нас никто не услышал.

– Сильнее, чем кажется.

Я кивнул. За стеклянной дверцей шкафа я заметил чёрно-белую фотографию молодой женщины с красивыми серыми глазами. Точно такими же, как у Жеки. Моё сердце болезненно сжалось. Всё же частица матери Же останется здесь, на земле: она будет жить, пока Жека смотрит на мир её красивыми глазами.

Кир переплёл пальцы в замок, разглядывая короткие ногти. Я наблюдал за ним, нервно постукивая ладонью по полу. Комната погрузилась в неуютную тишину. Я поглядывал на Кира, подбирая слова. Все слова не устраивали меня.

– Я почти дочитал Керуака.

– Правда? – он выгнул бровь и посмотрел на меня. В голубых глазах я увидел лёгкую усмешку.

– Ага. Я хотел сказать…

Кир поднял руку, останавливая меня.

– Давай поговорим позже?

Я кивнул. Почему я сразу не догадался, что Киру больше не нужны мои слова? Я снова кивнул, поднимаясь, и направился к Алисе с Жекой. Кир быстро остановил меня за руку.

– Я хочу поговорить, но не здесь. И не сейчас.

Заметив пристальный взгляд Алисы, я сел рядом с Жекой и протянул ей блокнот. Она вопросительно взглянула на меня.

– Однажды это помогло мне справиться со смертью.

Я выбрал свою старую историю про человека с остановившимся сердцем, который попал в Изнанку жизни и продолжил жить, пока близкие люди оплакивали его на Земле. В этой истории жила наивная, но такая необходимая надежда.

Жека крепко обняла меня: мне показалось, будто мои кости сейчас треснут под её руками.

– Кир, пойдём всё же заварим чай, – Жека поднялась и утянула Кира на кухню.

Я встал, разглядывая гостиную. За стеклом шкафчика стояли разные фотографии в резных рамках. Я коснулся пальцами стекла, оставляя мутные отпечатки, и прикусил губу.

– Матвей…

За спиной раздались едва различимые шаги. Звук шагов скрадывали ворсинки ковра. Я обернулся.

– Я должна извиниться, – Алиса подошла ближе и замерла в нескольких сантиметрах от меня. В голубых глазах я видел серые крапинки. Алиса стояла так близко, что я чувствовал её дыхание. – Я должна извиниться перед всеми вами.

Я молчал, позволяя сказать Алисе всё, что её мучило. На самом деле я давно простил её. Мы отдалились друг от друга, но всё ещё могли сделать шаг навстречу. Я чувствовал, как мама медленно возвращалась в нашу семью. Я до сих пор злился, но чувствовал её любовь. Я смогу простить её.

– Мне не противно. Мне не было противно. Я сказала это специально, чтобы задеть тебя. Мне хотелось, чтобы тебе было больно. Сегодня я увидела… увидела, как Кир смотрел на тебя, – она смахнула слёзы и опустила взгляд. Алиса замолчала, и я посчитал, что сейчас в задумчивости она закончит разговор. – Знаешь, наверное, на меня никто так не смотрел. Думаю, ты не должен терять его.

– И тебе не противно? – я выгнул бровь.

– Думаю, любовь не выбирает людей. Я пособие по недостаткам, но надеюсь, ты всё ещё меня любишь, – она грустно улыбнулась. – Мама – кладезь недостатков. Но мы любим её. Знаешь, наверное, мы даже до сих пор продолжаем любить его. Нашего отчима. Даже когда он ушёл. Даже когда он оставил нас. Быть семьёй – значит принимать человека таким, какой он есть. Любить – значит не пытаться переделывать человека под себя. У любви нет границ.

– И ты готова принимать мои недостатки?

– Только в том случае, если ты готов принимать мои.

– Ты неисправимая эгоистка… – я, качая головой, улыбнулся.

Алиса улыбнулась. Глаза всё ещё блестели от слёз.

– Прости меня, Матвей. Я была так неправа.

– Да, – тихо ответил я. – Ты была ужасно несправедлива. Если хочешь знать, ты самая отвратительная сестра на свете.

Алиса протянула руку и взглянула на меня с грустной улыбкой. Я переплёл наши пальцы, и мы крепко обнялись. Я чувствовал, как на выжженной пустоте внутри меня вновь расцветали чувства.

– Я бы никогда не рассказала маме, пока ты сам этого не захотел. Я бы никогда не сделала ничего такого.

– Я знаю.

На кухне пронзительно засвистел чайник.

После сегодняшнего дня мы четверо практически не расставались. Похороны, организованные отцом Же, прошли достаточно быстро, но Жеку это не волновало. Она выглядела спокойной, и я решил, что так на неё действовал шок.

Когда похороны закончились, Жека кивком позвала меня к себе.

– Я прочитала про Изнанку жизни и… спасибо, Матвей. Я ни в чём не могла найти утешения. Этот рак, папаша с его девкой, смерть… Всё казалось отвратительным. Знаешь, я не смирилась со смертью мамы, но, быть может, мне стало спокойнее. Может, где-то и существует такая Изнанка. Может быть, однажды мы все окажемся там.

– И отыщем друг друга?

– Обязательно, – согласилась Жека и крепко сжала мою ладонь. – Нельзя жить без надежды.

Я заметил на себе задумчивый взгляд Кира. Мы так и не поговорили. Я не знал, простит ли он меня, или в нашей истории поставлена точка.

Одно я знал наверняка: я не собирался жить без надежды.

Эпилог

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературная премия «Электронная буква»

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза