Читаем Тот самый полностью

Мама, опустившись на колени, открыла нижний ящик комода и поманила нас жестом. Мы, как дикие зверьки, осторожно приблизились, медленно ступая на дощатый пол, будто тот был заминирован. Я встал за спиной мамы, с детским любопытством заглядывая через её плечо. На деревянном дне ящика лежала толстая стопка листов. Я пригляделся: это были детские рисунки. Мои и Алисы.

– Я храню их с тех самых пор, как вы научились держать карандаш.

– Думала, ты все их давно выбросила… – Алиса тихо выдохнула и опустилась на колени. – Боже, что за уродство, – она улыбнулась, разглядывая детские каракули.

Она достала несколько листов, и я увидел разноцветные линии. «Мама и я», – кривая подпись в углу листа. «Наш дом и мы», «Мама спасает нас от дракона» и «Семья».

– У нас никогда не получалось понимать друг друга, потому что мы были слишком разными. Но это не мешало нам любить друг друга. Так почему же мы забыли об этом?

Мама взяла рисунок. На белый лист упала слеза, размывая цветные лепестки нарисованной розы. Алиса обняла маму и теперь заплакала по-настоящему, выпуская застаревшую боль. Плечи Алисы содрогались от всхлипов.

– Я люблю вас. – Мама посмотрела на меня поверх головы Алисы. Я пытался вспомнить, когда последний раз слышал эти слова. – Я не могу обещать, что всё будет хорошо, но мы можем попробовать, правда? Ты дашь мне шанс?

Мама глядела на меня. Я медленно кивнул и осел на пол. Мы все заслуживали второго шанса. Разглядывая рисунки, мы разговаривали до ночи, вспоминая детство. Алиса смеялась, вспомнив, как я упал с горки и разбил нос, когда хотел красиво съехать на виду у всех. Мама рассказывала, как мы любили слушать сказки, и как я всё время пытался предугадать конец, придумывая свои истории.

Я чувствовал: мама была ещё далека от меня. Я злился, винил её… обижался. Но она сделала первый шаг. И я готов был сделать шаг навстречу.

В углу ящика я заметил вязаные пинетки, которые не пригодились, и сердце болезненно сжалось. С нами жил маленький призрак: из распахнутого окна я ощутил невидимое прикосновение летнего ветра к плечам. Мне хотелось думать, что призрак сейчас был с нами. В тесной спальне мы делили на троих общие воспоминания.

«На четверых, – мысленно поправил себя я. – Нас всегда было четверо. Мама, Алиса, я и наш маленький призрак».

Воспоминания делали нас семьёй.

С того вечера прошло несколько дней. Каждый раз я засыпал с мыслями о доме и о семье. Гораций медленно шёл на поправку. Алиса ухаживала за ним, и иногда ей помогала мама. Алиса и мама по-прежнему ругались, но их ссоры быстро затухали как тлеющие огоньки в костре. Мы учились слушать друг друга.

Алиса всё ещё не разговаривала со мной, но порой я чувствовал на себе её долгие взгляды, как будто она хотела что-то сказать мне, но не решалась. Я ждал, позволяя всем мыслям в её голове сформироваться в слова.

Я не выпускал из рук блокнота, записывая все слова, зудящие под кожей. Истории, жившие во мне, обретали материю. Они состояли из букв, слов и предложений, но я точно знал, что в них заключалась моя душа. У каждого человека должна быть надежда, и я писал о ней. Писал, надеясь, что и для меня в мире найдётся тот самый человек.

Однажды я проснулся от странного шума на первом этаже. Мне показалось, что я слышал голоса. Раннее утро не располагало к гостям. Одинокий дом на Черепаховой горе не располагал к гостям. Шум вынудил меня подняться из кровати. Я быстро оделся, почистил зубы и побежал вниз на звук голосов. Алиса наверняка ещё спала.

– Не знал, что ты ждёшь гостей… – подняв взгляд, я увидел Кира и резко замолчал.

Сердце пропустило удар. Он сидел с мамой на кухне за одним столом и пил чай из моей любимой кружки с фламинго. Я не знал, что меня удивило больше: Кир в нашем доме на Черепаховой горе, или Кир, наливающий маме чай из заварника.

На мгновение я решил, что до сих пор не проснулся и видел сон. Я протёр глаза, смаргивая утреннее наваждение, и прислонился плечом к дверному косяку. Наваждение никуда не исчезло. Напротив, оно стало ухудшаться.

Мама взглянула на меня и жестом пригласила присоединиться. Теперь я считал, будто попал в кошмар, и разум моей матери захватила инопланетная дрянь. Я не двинулся с места и инстинктивно коснулся ладонью груди: там когда-то висело медное перо. Этот жест стал привычкой.

За моей спиной раздались шаги. Я обернулся и увидел заспанную Алису, которая тёрла глаза кулаками и зевала.

– Кого ещё принесло в такую рань?

Она заглянула через моё плечо и повторила мои действия: замолчала и удивлённо уставилась на Кира с чайником в руках. Мы так и стояли, пока мама не нарушила тишину.

– Похоже, этот молодой человек пришёл к вам, – сказала она будничным тоном и поднялась со стула. – Жаль, что вы так быстро пришли. Я как раз собиралась показать ему ваши детские фотографии.

– Надо же, какая удача! – Алиса первая вышла из оцепенения.

– Пойду проверю клумбы…

Мама кивнула Киру и прошла мимо меня в гостиную, коротко коснувшись моего плеча. Через несколько секунд мы остались втроём в доме.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературная премия «Электронная буква»

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза