Тотальные институты

Кроме того, персонал и постояльцы имеют ясное представление о том, что в психиатрических больницах, тюрьмах и казармах называют «косячить». Косяк предполагает сложный процесс участия в запретной деятельности (иногда с попыткой побега), поимки и полноценного наказания. Обычно это сопровождается изменением статуса в системе привилегий, категоризируемым, например, как «разжалованье». Типичными проступками, включаемыми в понятие косяка, являются драка, пьянство, попытка суицида, обнаружение запрещенных вещей при досмотре, азартные игры, несоблюдение субординации, гомосексуальность, неправомерный выход на волю и участие в коллективных бунтах. Хотя эти проступки обычно объясняются строптивостью, злонамеренностью или «болезнью» нарушителя, они на самом деле образуют словарь институционализированных действий, хотя и ограниченный, поскольку у косяков могут быть и другие причины. Постояльцы и персонал могут негласно соглашаться с тем, например, что определенный косяк является способом демонстрации постояльцами своего недовольства ситуацией, кажущейся несправедливой с точки зрения неформальных соглашений между персоналом и постояльцами[135], или способом отсрочивания индивидом своего выхода на волю без признания перед другими постояльцами, что на самом деле он выходить не хочет. Какое бы значение им ни придавали, косяки исполняют важные социальные функции в институте. Они препятствуют окостенению, которое бы наступило, если бы единственным способом перемещения в системе привилегий было продвижение по выслуге лет; кроме того, понижение в статусе в результате косяка позволяет старым постояльцам контактировать с новыми, находящимися в непривилегированном положении, что обеспечивает распространение информации о системе и о людях в ней.

В тотальных институтах также существует система того, что можно назвать практиками вторичного приспособления, то есть система практик, которые напрямую не бросают вызов персоналу, но позволяют постояльцам получать запрещенные удовольствия или получать разрешенные удовольствия запрещенным способом. Эти практики называют по-разному: «подвязки», «знание всех входов и выходов», «лазейки», «трюки», «договоренности» или «связи». Подобные формы адаптации, очевидно, наиболее распространены в тюрьмах, но, конечно, их много и в других тотальных институтах[136]. Практики вторичного приспособления обеспечивают постояльца важным доказательством того, что он все еще принадлежит самому себе и имеет некоторый контроль над своей средой; иногда та или иная практика вторичного приспособления становится почти вместилищем Я, чурингой[137], заключающей в себе душу[138].

В силу существования практик вторичного приспособления можно ожидать, что группа постояльцев будет вырабатывать что-то вроде кодекса и определенные средства неформального социального контроля, не позволяющие постояльцам информировать персонал о практиках вторичного приспособления друг друга. По той же причине можно ожидать, что вопрос безопасности будет одним из измерений социальных типизаций, создаваемых как в отношении постояльцев, так и самими постояльцами, откуда вытекают такие определения людей, как «стукачи», «доносчики», «крысы», «шавки», с одной стороны, и «свои парни», с другой[139]. Если новые постояльцы могут играть какую-либо роль в системе практик вторичного приспособления, например, становясь новыми членами группировки или новыми сексуальными объектами, тогда их «приветствие» может изначально представлять собой серию поблажек и поощрений, а не подчеркнутых лишений[140]. Практики вторичного приспособления также приводят к появлению «кухонных страт» — разновидности рудиментарной, в основном неформальной стратификации постояльцев на основании различий в доступе к запрещенным товарам; здесь тоже имеются способы социальной типизации лиц, обладающих влиянием в этой неформальной рыночной системе[141].