Тотальные институты

Несмотря на существование таких тенденций к солидаризации, как фратернализация и образование компаний, они не абсолютны. Ограничения, которые побуждают индивидов симпатизировать друг другу и общаться между собой, не обязательно приводят к сильному командному духу и солидарности. В некоторых концентрационных лагерях и лагерях для военнопленных постоялец не может полагаться на своих товарищей, которые могут воровать у него, унижать его, доносить на него, что приводит к состоянию, которое некоторые исследователи называли аномией[155]. В психиатрических больницах диады и триады могут утаивать что-то от администрации, но любая вещь, известная всей палате, скорее всего, дойдет до ушей санитара. (Конечно, бывало, что в тюрьмах организация постояльцев оказывалась достаточно крепкой для забастовок и краткосрочных бунтов, в лагерях для военнопленных некоторые узники иногда организовывались для рытья туннелей для побега[156], в концентрационных лагерях время от времени разворачивалась обширная подпольная деятельность[157], а на кораблях случались мятежи, но эти согласованные действия представляются исключением, а не правилом.) Но, хотя в тотальных институтах лояльность по отношению к группе обычно низка, ожидание доминирования групповой лояльности составляет часть культуры постояльцев и лежит в основе неприязни к тем, кто разрушает солидарность среди постояльцев.

Рассмотренные выше система привилегий и процессы умерщвления Я представляют собой условия, к которым должен адаптироваться постоялец. Эти условия допускают разные индивидуальные способы взаимодействия с ними, помимо попыток подрывного коллективного действия. Один и тот же постоялец будет выбирать разные личные пути адаптации в разные фазы своей моральной карьеры и может даже переключаться между разными тактиками на одном и том же этапе.

Во-первых, применяется тактика «отстранения от ситуации». Постоялец перестает обращать явное внимание на все, кроме событий, непосредственно касающихся его тела, и рассматривает их с точки зрения, отличающейся от точки зрения окружающих. Такой радикальный отказ от вовлеченности в интеракционные события чаще всего встречается, конечно же, в психиатрических больницах, где его называют «регрессией». Аналогичная форма приспособления наблюдается в случае «тюремного психоза» или когда заключенный начинает «психовать»[158], а также в случае некоторых разновидностей «острой деперсонализации», зафиксированных в концентрационных лагерях, и «танкерита»[159], встречающегося среди моряков на торговых судах[160]. Не думаю, что можно однозначно сказать, представляет ли этот способ адаптации собой единый континуум различных степеней отстранения или же существуют стандартные плато невовлеченности. В силу давления, очевидно необходимого, чтобы вывести постояльца из этого состояния, и ограниченности существующих средств для этого, данный способ адаптации часто оказывается необратимым.

Во-вторых, возможна «непреклонность»: постоялец намеренно бросает вызов институту, грубо отказываясь сотрудничать с персоналом[161]. В результате постоялец непрерывно сообщает о своей непреклонности и иногда демонстрирует высокий боевой дух. Этот дух, например, царит в отдельных палатах многих больших психиатрических больниц. Постоянное неподчинение тотальному институту часто требует постоянной ориентации на его формальную организацию, а значит, как ни парадоксально, глубокой вовлеченности в жизнь учреждения. Аналогичным образом, когда персонал пытается сломить непреклонность постояльца (как иногда делают психиатры, прописывая электрошок[162], или военные трибуналы, отправляя на гауптвахту), институт проявляет к бунтарю столь же большой интерес, который тот проявил к институту. Наконец, хотя некоторые военнопленные, как известно, занимали принципиально непреклонную позицию на протяжении всего срока своего заключения, непреклонность представляет собой, как правило, начальную фазу, которая в дальнейшем сменяется отстранением от ситуации или какой-либо другой формой адаптации.