Тотальные институты

Какими бы суровыми ни были условия жизни в тотальных институтах, сама по себе их суровость не может объяснить возникновение чувства растрачиваемой впустую жизни; объяснение следует искать, скорее, в разрыве социальных связей вследствие попадания в институт и в том, что в институте нельзя (как правило) приобрести ничего, что можно было бы перенести во внешнюю жизнь, например заработать денег, заключить брак или получить сертификат об обучении. Одно из достоинств представления о том, что сумасшедшие дома — это больницы, где лечат больных людей, состоит в том, что постояльцы, проведшие три или четыре года своей жизни в подобного рода изгнании, могут пытаться убедить самих себя, что они усиленно работали над своим исцелением и что, когда они исцелятся, время, потраченное на исцеление, окажется целесообразной и выгодной инвестицией.

Это чувство мертвого и еле тянущегося времени, возможно, объясняет, почему постояльцы так высоко ценят то, что можно назвать отвлекающими занятиями, а именно добровольные несерьезные дела, достаточно захватывающие и увлекательные, чтобы их участник перестал думать о своей участи и забыл на время о своем действительном положении. Если повседневные занятия в тотальных институтах, можно сказать, пытают время, то эти занятия милосердно его убивают.

Некоторые отвлекающие занятия имеют коллективный характер, например подвижные игры, танцы, игра в оркестре или музыкальной группе, хоровое пение, лекции, уроки искусства[177] или резьбы по дереву и карточные игры; другие индивидуальны, но требуют общедоступных средств, как, например, чтение[178] и просмотр телепередач в одиночестве[179]. Безусловно, сюда следует включать и приватные фантазии, как отмечает Клеммер в своем описании «погруженности в себя» среди заключенных[180]. Некоторые из этих занятий могут официально поддерживаться персоналом; другие, официально не поддерживаемые, будут способами вторичного приспособления — например, азартные игры, гомосексуальность, а также «кайф» и «улет», достигаемые с помощью технического спирта, мускатного ореха или имбиря[181]. Независимо от того, поощряются они официально или нет, когда какие-либо из этих отвлекающих занятий становятся слишком увлекательными или продолжительными, персонал чаще всего оказывает противодействие — например, они нередко борются со спиртным, сексом и азартными играми, — так как в их глазах постояльцем должен владеть институт, а не какая-либо другая социальная единица внутри института.

Любой тотальный институт можно представить в виде мертвого моря, в котором вдруг появляются маленькие островки яркой, захватывающей деятельности. Такая деятельность помогает индивиду выдержать психологическое давление, обычно сопутствующее атакам на его Я. В недостаточности этих видов деятельности заключается важный для тотальных институтов эффект депривации. В гражданском обществе индивид, припертый к стенке одной из своих социальных ролей, обычно имеет возможность ретироваться в какое-нибудь укромное место, где он может предаться коммерциализированным фантазиям — кино, телевидение, радио, чтение — или использовать «болеутоляющие» вроде сигарет или выпивки. В тотальных институтах, особенно сразу после поступления, эти средства могут быть слишком малодоступны. Такую передышку может быть сложно получить, когда она больше всего нужна[182].

VIII

В ходе обсуждения мира постояльца я рассмотрел процессы умерщвления Я, реорганизующие воздействия, ответные реакции постояльцев и складывающуюся культурную среду. Я хотел бы добавить заключительные замечания о процессах, которые обычно происходят, если и когда постояльца выпускают и возвращают в окружающее общество.

Хотя постояльцы и планируют пирушки после выхода и могут отсчитывать часы до момента своего освобождения, у тех из них, кого вот-вот отпустят, эта мысль очень часто вызывает тревогу, и поэтому, как уже говорилось, некоторые косячат или вновь поступают на службу, чтобы избежать проблемы. Тревога постояльца в связи с выходом часто принимает форму вопроса, который он задает себе и своим друзьям: «Смогу ли я жить во внешнем мире?» Этот вопрос делает гражданскую жизнь предметом размышлений и беспокойства. То, что для людей вовне обычно является невоспринимаемым фоном воспринимаемых фигур, для постояльца является фигурой на еще большем фоне. Такая перспектива, вероятно, деморализует и составляет одну из причин, по которой бывшие постояльцы часто думают о том, чтобы «вернуться», и по которой значительное число их возвращается.