Тотальные институты

Важная составляющая теории человеческой природы во многих тотальных институтах — вера в то, что если сразу по прибытии заставить нового постояльца уважать персонал, то после он будет послушным; если изначально предъявить к нему соответствующие требования, можно сломить его «сопротивление» или «дух». (Это одно из обоснований церемоний лишения воли и практик приветствия, рассмотренных выше.) Разумеется, если постояльцы придерживаются такой же теории человеческой природы, взгляды персонала на человеческий характер получают подтверждение. Иллюстрации можно найти в недавних исследованиях поведения американских военных, попавших в плен в ходе Корейской войны. В Америке существует вера в то, что, если человека «сломить», он больше никогда не будет проявлять сопротивление. Это представление о человеческой природе, усиливаемое в тренировочных лагерях запретом на какое-либо проявление слабости, приводило к тому, что некоторые военнопленные переставали сопротивляться допросам после небольшого признания[202].

Конечно, теория человеческой природы — лишь один из аспектов интерпретативной схемы, предлагаемой тотальным институтом. Другая область, охватываемая институциональной перспективой, — работа. Так как во внешнем мире работают обычно ради заработка, прибыли или престижа, аннулирование этих мотивов означает аннулирование определенных интерпретаций деятельности, что создает потребность в новых интерпретациях. В психиатрических больницах существует то, что официально называется «производственной терапией» и «трудовой терапией»; пациентам дают задания, как правило, неприглядные, например сгребать листву, подавать еду, стирать белье и мыть полы. Хотя содержание этих заданий определяется рабочими нуждами учреждения, пациенту говорят, что они помогут ему заново научиться жизни в обществе и что его способность и готовность их выполнять будут считаться диагностическим свидетельством его выздоровления[203]. Пациент может и сам воспринимать работу подобным образом. Аналогичное переопределение смысла работы происходит в религиозных институтах, как видно из рассказа монахини-клариссинки:

Это еще одно из чудес послушания. Если ты делаешь все с послушанием, тебе кажется, что никто никогда не делал ничего более важного. Швабра, ручка, игла — для Господа нет разницы. Послушание руки, которая двигает ими, и любовь в сердце монахини, которая их держит, — вот что имеет вечное значение для Бога, для монахинь и для всего мира[204].

В миру люди вынуждены подчиняться человеческим законам и повседневным ограничениям. Монахини, ведущие созерцательную жизнь, по своей воле подчиняются боговдохновенному уставу монастыря. Девушка, стучащая по пишущей машинке, может делать это лишь ради долларов и мечтать, чтобы это прекратилось. Клариссинка, подметающая монастырские покои, делает это во имя Господа и в этот самый миг предпочитает свою работу любому другому занятию на свете[205].

Хотя коммерческие учреждения могут быть одержимы такими высокоинституционализированными мотивами, как прибыль или экономия[206], эти мотивы и связанные с ними системы координат могут, тем не менее, подавлять другие типы интерпретации. Однако, если использовать привычные обоснования, распространенные в окружающем обществе, нельзя, то поле становится опасно открытым для всевозможных форм интерпретативных искажений и крайностей и, следовательно, новых форм тирании.