Читаем Тотальные истории. О том, как живут и говорят по-русски полностью

Мама много рассказывала мне про Челябинск, хотя провела там не так много времени — младшей школьницей ее перевезли в Подмосковье, где она и жила, пока не вышла замуж за моего отца в Москву. Благодаря уральскому воспитанию она всю жизнь ловко колола дрова для печки, умела таскать воду коромыслами, пока это не стало для нее тяжело, и делала многое в таком же роде. И на всю жизнь запомнила, как дрожит ночью улица, по которой своим ходом с завода на вокзал идет танковая колонна. А еще именно отсюда моя мама вывезла словечко «базлать», которое она использует в значении «препираться, качать права» и которое, как я узнал гораздо позже, является ярко выраженным регионализмом. Так что, хоть я люблю ввернуть при случае (или, как сейчас, без всякого случая), что мой отец, я сам и моя дочь родились в одном лефортовском роддоме, по матери я хоть и номинально, но могу считать себя челябинцем. Тем страннее, что оказался я здесь впервые.

* * *

Я с большим интересом заглянул в единственный в миллионном Челябинске магазин арт-книги «Белая лампа»[3] и с удовольствием прошелся мимо баров «Буковски» и «Лев Толстой» по местной пешеходной Кировке, которую все местные жители естественно называют Арбатом

, как делают по отношению к своим пешеходным улицам жители еще нескольких десятков российских городов. Что можно было бы счесть еще одним огорчительным проявлением российской гиперцентрализации, если бы я не знал, что, скажем, деловые центры всех американских городов именуются «даунтаунами», даже если они расположены вовсе не на южной, «нижней» оконечности города, как деловой квартал Манхеттена, породивший это название. Есть все-таки мыслительные паттерны, не зависящие ни от языка, ни от менталитета.

Об этом, в частности, блистательно рассказывал Владимир Пахомов на последней публичной лекции в местном музее, на которой я ему «ассистировал», в очередной раз немножко сыграв в «непримиримые противоречия» филолога и лингвиста.

Закончилась наша поездка поздно вечером в загородном челябинском спа-центре, где мы всей командой в прямом смысле слова сбросили одежды нашей филологической учености и жизненного опыта и предстали, конечно, не «нагими человеками на нагой земле», вовсе нет, но все-таки максимально приблизившись к этому эдемскому состоянию.

Наутро меня ждала встреча с родственниками, которых я не видел добрые тридцать лет, и самолет в Москву. А в спинке кресла лежал номер «Российской газеты», в офисе которой меня уже заждались. Кстати, именно там мне через две недели предстояло диктовать Тотальный диктант. В 2019 году, как известно, европейская его часть оказалась посвящена Московскому художественному театру, и надеюсь, что мое личное недолгое Тотальное путешествие помогло мне вжиться в роль диктатора чуть лучше.

Ильдар Абузяров

Когда шеф Тотального диктанта Ольга Ребковец пригласила меня участвовать в автопробеге от Тихого океана до Таллина, мне было предложено проехать по Дальнему Востоку, Сибири или по западной части страны. Я выбрал Урал и Поволжье, как самые дорогие сердцу места. Может быть, это из-за Нижнего Новгорода, города, который я покинул в ранней юности и по которому безумно скучаю. А может, виновато мое татарское происхождение, места моей силы — Волга, Ока и Кама, Уральские горы, марийские священные рощи. Первые свои тексты я писал, подражая латиноамериканскому магическому реализму, о финно-уграх Поволжья, называя аборигенов этой прекрасной земли финскими именами и наделив их магическими способностями.

Итак, мое путешествие началось в Предуралье. Но обо всем по порядку.

Глава 1. Челябинский ампир

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки