Тотальные истории. О том, как живут и говорят по-русски

В Ярославль мы прибыли, когда время было уже «на флажке» — в центре города ждали местные организаторы и поклонники, жаждущие увидеть кавалькаду газелей, а в местной библиотеке давно собрались предупрежденные о трудно сложившемся вояже слушатели. Выступления планировалось два — мое и московского филолога Ольги Северской, благополучно добравшейся из столицы и ожидающей где-то здесь. Пока же меня вели в нужное место и по дороге торопливо показывали на красоты города, то и дело обращая внимания на фасады зданий и изящность фонарей. Особенно увлекшейся этим даме я не мог сказать все, что думал о красотах области, включая дороги, потому лишь изумлялся, чего ей так дались все эти башенки и станины, когда я распинаюсь и ругаю — в пока еще цензурных, но уже еле терпимых пределах — всю Центральную Россию, с ее убогими дорогами, асфальтовым беспределом, за который мне хотелось призвать к ответу кого-нибудь немедленно, да хоть вот эту вежливую даму, все более раздражающую своими восторгами по поводу местной архитектуры: странные они тут люди, ярославские провинциалы, не слышат, чего им говорят про тяжелый путь, после которого столько перенесший путешественник красоты не в силах оценить.

Уже в библиотеке выяснилось, что эта самая «ярославская» дама и есть Ольга, точно такой же гость города, как и я, потому нести ответ за наши тяготы она отказывается, и даже наоборот — готова устроить спаренный вариант выступления, чтобы поспорить о литературе с двух позиций — чистого филолога и не обремененного гуманитарным образованием писателя. «Чистого» — потому что к моему облегчению выяснилось, что Ольга не пытается занимать чужое место, сама она не пишет ничего прозаического или поэтического, только исследует для вечности разные филологические интересности. Этот факт сильно порадовал меня, обзаведшегося личной теорией о писателях-филологах, которой немедленно поделился со слушателями и Ольгой. Как редактору-практику мне пишущие прозу филологи, признаться, не слишком интересны: все время кажется, что и лучшим из них, пусть это даже непревзойденные Водолазкин или Аствацатуров, неинтересна история жизни героя в их романах как таковая, им необходимы игры с текстами, нужно что-то сделать этакое, чтобы удивить коллег и даже себя. Филологи, доказывал я однажды лауреату Русского Букера Михаилу Елизарову, тоже обремененному гуманитарным образованием, не должны писать — они генеральные (и часто — гениальные) конструкторы самолетов, но не пилоты. Ведь уважая труд конструкторов, совершенно не представляя, откуда у них взялась фантазия построить этот серебристый лайнер, мы все равно ожидаем увидеть за штурвалом летчика, пилота, а не технаря, «всего лишь» собравшего самолет из того, что было. Под пилотами я, разумеется, имел в виду писателей-мастеровых, а не теоретиков-филологов.

Тогда, впрочем, моя теория была изящно разбита Елизаровым. Понимаешь, сказал он, наша литература, особенно проза, это вовсе не серебристый лайнер с идеальными формами, взмывающий вверх, нет — это страшноватого вида этажерка, собранная из говна и палок, слепленная соплями и летающая на честном слове. И уж конечно, доверить пилотировать этой штукой можно только тому, кто ее собрал, никакой пилот с ней не управится.

Хоть с аргументами коллеги я не совсем согласен, но формулировка мне понравилась, и теперь, рассказывая о своей теории ярославцам, я признался и в «контрударах» Елизарова.

3

В библиотеке мы задержались допоздна — читатели не хотели нас отпускать, и выводить всех пришлось с помощь охраны. На улице еще долго обсуждали литературные актуальности и узнавали новое о Ярославле, который увидеть удалось только в свете вечерних фонарей.

Первым делом нам похвастали, что площадь Ярославля раз в сто больше территории княжества Монако.

Толком неизвестно, когда Ярославль был основан, но за точку отсчета принят 1010 год, по первому летописному упоминанию города. И выходит, что Ярославль старше Москвы и Питера; тут, кстати, есть своя Красная площадь. В Смутное время Ярославль на некоторое время был даже провозглашен столицей Руси.

Ярославль стал первым городом в России, в котором появился театр. Произошло это еще в 1750 году. А еще тут первыми в СССР сделали дизельный мотор, троллейбус и грузовик.

В историческом центре Ярославля полторы сотни объектов культурного наследия, они включены в список мирового достояния ЮНЕСКО. В Португалии, в городе Коимбра, есть даже улица, названная в честь Ярославля.

О Ярославле знал Робинзон Крузо — герой одноименной книги (второй и менее известной ее части) заезжал сюда во время путешествия по России.

Тут каждый год проводится перепись обитающих в городе соловьев. Их около двух тысяч особей!

Салтыков-Щедрин описал нравы ярославских помещиков в хронике «Пошехонская старина» и романе «Господа Головлёвы». Именем Салтыкова-Щедрина названа теперь улица в Ярославле.