Читаем Тотальные истории. О том, как живут и говорят по-русски полностью

Заехавшего в Нижний по дороге из Болдино Пушкина тут приняли за ревизора. Эту байку «наше всё» подарил Гоголю для «Ревизора». Пушкин пробыл в городе долго, собирая информацию о восстании Пугачева, здесь же поэт встретил некую старуху, ставшую прототипом героини «Пиковой дамы».

Кстати, про переименование Нижнего в Горький сам Алексей Масимович высказался иронически: «Если бы я сохранил свой первый псевдоним Иегудиил Хламида, интересно, как бы звучало название?»

Нижегородский кремль построен по зарисовкам Леонардо да Винчи — в проекте великого зодчего это, между прочим, были казематы. Коромыслова башня Кремля названа в честь девушки. Вот только существуют два варианта легенды: то ли несчастную замуровали во время строительства, когда шла за водой, то ли героиня храбро отбивалась коромыслом от татар. Второй вариант, пожалуй, пофактурнее.

Увидев поздно ночью Чкаловскую лестницу из 560 ступенек, я решил одолеть ее завтра, не рискнув сбивать ноги сейчас, и зря — на следующий день было столько дел, что самая, как утверждают нижегородцы, длинная лестница в России осталась не освоенной.

Декабрист Анненков с супругой Полиной Гебль, жившие тут во время ссылки, стали прототипами героев романа Александра Дюма «Учитель фехтования». Игорь Косталевский из «Звезды пленительного счастья» и есть тот самый Анненков. Скульптура влюбленной пары на Покровке, которую я успел рассмотреть при свете дня, посвящена Анненкову и Гебль: Полина уехала за женихом в Сибирь и прошла с ним всю ссылку.

Завораживают топонимы города. На углу улицы Студеной и Холодного переулка раньше били родники-студенцы, туда сваливали снег с городских улиц. Это место считалось самым холодным в городе, даже в апреле здесь гуляют сквозняки. Звездинка получила свое название благодаря форме звезды и фамилии владельцев — дворян Звездиных. Еще тут есть «Почайна» — Почаинский овраг, место сбора неформалов. Назван он в честь речки Почайна, о которой предание гласит, что перед кончиной мира Почайна выйдет из берегов и затопит город.

После импровизированной и затянувшейся, но совсем не скучной экскурсии меня привезли вновь на Большую Покровку, продефилировав по которой, я вызвал такси до отеля. Вслед мне с фасада дома номер два смотрели бюсты Пушкина, Толстого и Достоевского. Кажется, они вовсе не осуждали — скорее, завидовали.

3

Наутро я наконец познакомился с командой Тотального диктанта и увидел всех в работе, о которой только читал в заметках Маранина, ставшего первым из коллег-писателей, кто проехал свой участок автопробега. К подробному описанию Игоря нечего добавить, все так и было: координатор Юля решала все вопросы; прибывший аж из самого Владивостока Слава увлек импровизированной проверкой грамотности даже замерзших на стоянке журналистов; Женя порхала вокруг с фотоаппаратом, фиксируя каждый значимый момент нашего пребывания, а водители, оказавшиеся веселыми ребятами, подбадривали встретивших нас нижегородцев байками и предложением расписать маркерами — только без ошибок! — белый борт специально прибывшей для этого прямиком с автозавода газели.

На завод мы попали позже, отогревшись и понаблюдав за работой настоящего конвейера, где каждый знал свое место — за все время, пока изучали работу заводчан, лента ни разу не останавливалась, потому в тот день все прошло без сучка и задоринки.

После рабочего дня сотрудники завода ГАЗ — тут, кажется, было больше офисных тружеников, чем тех, кто крутит гайки, но и молодых слесарей я тоже видел — пришли на импровизированный диктант по тексту Павла Басинского, немного адаптированному филологом Юлией Сафоновой для нашего автомобильного партнера. Похвастаю, что в предложенном заводчанам фрагменте романа «Полуденный бес», по которому вместе со всеми написал скорый диктант, я не сделал ни единой ошибки — вот такие у нас — и у вас! — писатели. Попробуйте пройти этот тест и вы:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки