Тотальные истории. О том, как живут и говорят по-русски

— В Новосибирске глыб, мастодонтов и гениев как раз не было. Многочисленные Ивановы и Ивановы (у нас даже проводится что-то литературно-фестивальное на эту тему, в честь этих самых Ивановых, с ударениями туда и сюда) с их «Вечными зовами» на таковых не тянули. Залыгин — если не глыба, то близкий к тому прозаик, скучный в романах, но внезапно пронзительный в рассказах, прожил в Новосибирске не слишком долго, чтобы считаться местным. Все же остальные, не имея перед собой ориентира, вождя, глашатая и главаря, с невысокого и без того литературного уровня скатились в полный застой. Достаточно сказать, что в полуторамиллионном городе за последние лет сорок-пятьдесят только три новосибирских литератора-прозаика попадали со своими произведениями в главные российские классические толстые литературные журналы — «Новый мир», «Знамя» и «Октябрь», и один из них, — скоморошно раскланиваюсь я перед собравшимися на спонтанное выступление зрителями, — ваш покорный слуга, — не упускаю я случая похвастать. — Все остальное в новосибирской прозе — сплошное болото, романы под названием «Конокрад и гимназистка» и прочая нечитабельная чушь местных графоманов из отделения союза так называемых писателей, где средний возраст участников — хорошо за семьдесят. При этом в гору у нас пошли поэты, которым, похоже, не нужно вожаков, они «ведут» сами себя, а еще прославились краеведы, среди которых мой коллега по Тотальному путешествию Игорь Маранин, чьи переклады таинственных легенд о дальневосточных городах, встреченных на пути экспедиции, я уже успел прочитать, ожидая прибытия участников автопробега в Нижний.

Я наконец иссякаю в своих фантазиях и рассуждениях о литературности наших городов, понимая, что нужно дать слово и слушателям импровизированного выступления. Пока самые смелые придумывают, чем меня опровергнуть, другие рассказывают о городе интересности, которые я еще не успел узнать из справочников и туристических карт. Сам я помню только слова Екатерины II, которая говорила, что Нижний «строением мерзок», повелев перепланировать его центр. Местные же патриоты цитируют отзывы европейских путешественников и русских литераторов, высказавшихся о здешних красотах. Французский публицист и автор памфлета «Россия в 1839 году» маркиз Адольф Де Кюстин посвятил одну из глав своей книги Нижнему Новгороду, сообщив, что «расположение Нижнего — самое красивое изо всего виденного мною в России. Это место, с которого надо писать картину». Особенно маркиза поразила знаменитая Стрелка: «Тут не маленький обрывистый берег, не низкие отмели, идущие вдоль края большой реки, не именуемые холмами волнообразные возвышения почвы, а здесь гора настоящая гора, выступающая высоким мысом при слиянии Волги и Оки — двух равно величественных рек». Василий Иванович Немирович-Данченко был и вовсе поражен «широкой панорамою, такими необычайно красивыми видами». Соратник Станиславского признается: «По крайней мере, я просто замер, остановясь на краю откоса… Передо мной на громадное расстояние неожиданно развернулась даль противоположного берега Волги… Воды ее только что вошли в берега; и вся эта зеленая мягкая понизь сверкала черточками, щитами и излучинами еще оставшихся в ней разливов. Под блеском заката края этих щитов золотились, и там, где самой понизи видно уже не было, она сливалась в одну непроглядную синеву… В первое время не знаешь, куда смотреть, на чем остановиться. Жаль оторваться от этих синеющих далей, хочется разглядеть и прямо внизу под собой маленькие пароходы, мокшаны и беляны, причалившие к берегу… Пахнет рекою и весенней зеленью. Свежо как! Эту ширь не только видишь — ее чувствуешь. Закрой глаза — по запаху воды и луговых цветов, по спокойному шелесту ветра и бог знает по чему еще узнаешь этот простор. Мне кажется, здесь его и слепой угадает!»

На Стрелке я еще не был, и меня туда увозит кто-то из моих собеседников: с нами собралась кататься целая делегация, где каждый утверждает, что нельзя побывать в Нижнем и не увидеть этой красоты на слиянии двух рек.

По пути мне наперебой продолжают выкладывать факты и легенды о Нижнем. На гербе города, например, изображен олень, хотя раньше считалось, что это лось, а бурлаки его называли «веселой козой». Так теперь называется фестиваль театральных капустников — «Веселая коза».

Тут, конечно же, есть непременный для областных центров миф о том, как город чуть не стал столицей — кажется, таковым статусом его мечтали наградить декабристы, но после уехали поднимать статусы острогов у нас в Сибири.

В честь Козьмы Минина названа одна из главных улиц — именно Минин призвал нижегородцев отдать свое имущество ради победы над захватчиками, первым сорвав крест с груди.

Повесть «На дне» Горький написал, увидев ночлежку Бугрова рядом с церковью на Рождественской. Один из ночлежников назвался Бароном, и этот персонаж вошел в книгу под своим именем.