Тотем

Вот только откуда во мне взялась вся эта ярость и наглость? Я бил сильно, точно и резко, я крутился и скакал вокруг этого крупного зверя, а он наугад молотил ручищами.

Мои женщины переругивались с его парнями, пока мы катались в пыли.

Наконец, изловчившись, я что было сил ударил его кулаком в висок. Противник дернулся, обмяк и так и остался лежать на земле, а я отряхнулся и, вскинув голову, злобно уставился на чужаков. Парням потребовалось совсем немного времени, чтобы принять правильное решение.

С охоты мы вернулись впятером.

Мы всё ещё разжигали костры, весь вечер рыская в поисках сухих веток, торчащих из песка, но уже с опаской косились на играющее пламя. Я дышал воздухом, и как никогда ощущал жизнь, силу и свою значимость. Я не был одинок, я ни в чем не нуждался, но оставалось что-то, гнавшее меня вперед, что-то неуловимое и желанное. Похоже, у моего пути появлялась цель, но я ещё не мог четко определить направление.

Мы проходили мимо одной из ферм, и я должен был принять решение: зайти внутрь и поискать пищу или пройти мимо. На паре откормников мы встречали животных — тощих маленьких копытных, несчастных, облезлых кроликов и зайцев, но и их жалкие тушки шли в пищу.

Иногда среди холмов и песка маячили силуэты крупных рогатых животных с целыми кустарниками на головах.

Мы не решались преследовать их, и они скользили дальше, огромные и одинокие.

— Какими тропами они ходят? — спрашивали подростки.

— Не нашими, но скоро нам придется пересечь их пути, — отвечали женщины.

Иногда, просыпаясь раньше остальных, я уходил чуть дальше и встречал рассвет в одиночестве на какой-нибудь возвышенности. Холмов становилось все больше и больше, как будто огромный змей прошил песчаную землю, и поверхность точно отразила изгибы его тела. Мне нравились неровности — они защищали от ветра и песка.

Мне стало сложно называть своих людей спутниками, я говорил просто «мы», хотя их личные качества были не менее важны для меня, чем сплоченность и единство.

Имен мужчин я не знал, они и сами не признавались, помнят ли себя, но что-то мне подсказывало, что именно в этом мы схожи. Если женщины могли вспомнить, то мужчины отринули прошлую жизнь как нечто лишнее, нацелившись на новое существование.

Я первым почувствовал соленый запах моря, и, когда мы наконец достигли этого огромного водоема, остановившись на каменистом гребне, торчащем из песка, как кости гигантского животного, я не испытал восторга. Всё на побережье было слишком большим — вода, песок, камни, а мы казались очень маленькими и незащищенными. Нас обдувал ветер, несший соленый едкий запах моря, перебивающий все остальные запахи, отчего мы не могли прочувствовать окружающее пространство.

Слишком открыто, слишком неопределенно…

Мы спустились на сторону, противоположную морю, чтобы каменная гряда преградила путь ветру и защитила нас.

— Куда теперь? — спросила Лода, и все выжидающе уставились на меня.

Я молчал, смотря в небо. Затылок наливался тяжестью, но я не опускал головы. Я искал путь.

— Подождите здесь.

В вышине парил сокол, сын солнца.

«Ману», — мелькнуло воспоминание, как лучи, игравшие на волнах.

Я полез вверх по скале, всё дальше и дальше от земли, от группы, к небу, к соколу и к чему-то непонятному, но впервые настолько реальному и яркому, что я поверил в это.

Я достиг точки, с которой мы не так давно спустились. Сокол полетел вдоль гряды, я бросился за ним. Камни летели из-под ног, руки запутывались в лоскутах одежды, а сокол всё летел и летел. Откуда-то снизу доносились голоса своих, но склонить голову и посмотреть вниз я не решался. Просто на бегу крикнул в полную силу своих легких: «За мной», и какое-то мгновенье мой голос жил отдельно от меня.

На двух ногах среди глыб было сложно удержаться, пару раз я повисал над обрывом, ловя крики стоявших внизу. И я карабкался выше, качаясь на ногах, как дерево с тонким, непрочным стволом.

«Неудобно, неправильно», — думал я, вставая на четвереньки и продолжая путь.

Легко и быстро прыгал я среди глыб, оставляя куски материи на острых камнях, а сокол всё летел и летел вперед.

«Дитя солнца, подожди», — хотелось крикнуть мне, но сил не осталось даже на дыхание.

Я сопел, хрипел, сплевывая песок и пыль, а сокол летел… и вдруг исчез.

Небо разорвало скалы. Я осторожно, припадая на задние ноги, приблизился к краю и посмотрел вниз.

Темная река деревьев текла там; река небольших и неказистых растений, шумящих и кудрявых. Слишком молодые, чтобы закрыть солнце, слишком кривые, чтобы поднять крону, но их было много, так много, что они закрывали горизонт.

Сотни запахов ударили мне в ноздри — чужие, незнакомые — горькие и сладкие, зовущие и отталкивающие, запахи жизни велись и крутились вокруг меня, как рой вездесущих насекомых.

Я сел, счастливый и окрыленный, как тот сокол, что летал над деревьями.

Я запел песню, древнюю как сама жизнь.

Песню, которую земля вернула, уничтожив разум…