ТотКтоВамНужен. Невинная сказка для взрослых

– Много ты понимаешь в мужской красоте, – буркнула помрачневшая мать. – И запомни, про сон никому ни слова! Если проболтаешься, житья нам не будет.

– Не проболтаюсь, – скривилась Нина и горько заплакала. – Вы с бабой Тоней все уши прожужжали: много болтаешь, все потеряешь. Про ваш Смольный слышать уже не могу!..

На следующий день мать вернулась с работы пораньше:

– Пойдем, прогуляемся.

– Куда? – удивленно спросила Нина.

– Увидишь, это недалеко.

И действительно минут через двадцать они очутились на окраине города возле унылого, двухэтажного строения барачного типа с покосившимися окнами и болтающимися на ржавых петлях, обшарпанными дверьми. В угловом окне первого этажа торчала розовая подушка с грязными разводами, заменявшая разбитое стекло. А над подушкой вдруг обнаружилась детская, озорная физиономия. Мальчонка показал им язык.

– Смотри-ка, – хмыкнула Нина, – здесь живут веселые люди.

– И мы бы здесь жили, – строго сказала мать, и тихо добавила: – Кабы не Смольный и твой отец…

Несколько лет играли в молчанку. Про Смольный и про отца не было сказано ни единого слова. Даже Баба Тоня – Нинина бабушка по материнской линии – ранее страсть как любившая посудачить про «беглого папашку, хряк-перехряк, засевшего в институте благородных девиц», и та мучительно, но последовательно держала язык за зубами.

О Смольном как институте благородных девиц Бабе Тоне поведала ленинградская художница, ежегодно приезжавшая в Тихвин на этюды. Баба Тоня с гордостью называла ее «моей культурной подругой-соседкой», поскольку художница традиционно снимала однокомнатную квартиру в их доме, а главное – при встречах смиренно слушала ее болтовню, вставляя несколько коротких фраз, произносимых с неизменной, приятной улыбкой.

Именно, благодаря этой странной дружбе, Нина и узнала о том, что ее отец жив. До шестилетнего возраста она жила с мыслью: «Папочка зараз съел пять стаканчиков мороженого, простудился и умер…» Подружки над ней, разумеется, смеялись, да и она сама порой сомневалась в правдивости сказанного ей матерью и Бабой Тоней. Но отказываться от сладкой версии – ни за что!.. Она ведь тоже любила мороженое.

Как-то раз Баба Тоня, забрав Нину из детского сада после тихого часа, привела ее в парк, чтобы показать, как рисуют настоящие художники. Художница приветливо поздоровалась, задала Нине пару несущественных вопросов, и вновь сосредоточилась на холсте, где отчетливо виднелись сухие, пожелтевшие ветви корявой сосны. Нину картина не впечатлила, она отошла в сторонку и стала наблюдать за стрекозой, барражирующей над кустом шиповника. Потом гонялась за крошечным, но очень прыгучим кузнечиком. Поймав попрыгунчика, она зажала его в ладонях и понесла показывать добычу художнице и Бабе Тоне. Но приблизившись, вдруг остановилась. Услышала – Баба Тоня говорит о ее матери:

– Нашей Лизке еще нет тридцати. При ее-то мордашке и фигуристости замуж выйти – не фиг делать, даже с ребенком. Один кавалер – солидный, ухоженный, фасонистый – врач районной больницы, чуть не каждую неделю зовет ее в загс. Между прочим, навещает не с пустыми руками – балует нас дефицитной вкуснятиной, той, что приносят ему больные.

– Врач Лизе нравится? – не отрываясь от холста, улыбнулась художница.

– Еще как!..

– Так в чем дело?

– Нинкин беглый отец не пускает. Объявляется затемно раз в году, чтобы Нинка его не видела, пять минут пошушукается с Лизкой, и за дверь! Но такого страху нагонит, «хряк-перехряк», что шагу ступить боимся. Он ведь знаете какой басурман? Работает в Смольном, – зашипела Баба Тоня, отчаянно мотая головой, – а ведет себя, ну точно шпион. Все-то у него засекречено, все-то шепотком, с постоянной оглядкой. Сам женился, а нам ни полслова, «хряк-перехряк»! Одна нашенская деваха, что в комсомоле работает, пронюхала.

Художница резко вскинула голову и вдруг захохотала:

– Расторопный!.. И при должности, и при жене, – с трудом выговорила она, и тут заметила Нину. Насупившаяся девочка с вытянутыми вперед руками, сложенными в замок, стояла совсем близко.

Художница громко кашлянула:

– Ниночка, ты кого-то поймала?

Нина разжала ладони, кузнечик упал на землю и тотчас скрылся в траве.

– Баба Тоня, пойдем домой, – потупив взгляд и ковыряя носком сандалии землю, сказала она. – Есть хочется.

Художница подошла к Нине и, положив руку на ее плечо, неожиданно спросила заговорщическим тоном:

– Сударыня, а что, если я напишу ваш портрет? Но сначала мы совершим что-нибудь волшебное. Уверяю, у нас получится.

Нина, резко мотнув плечом, скинула ее руку:

– Школу окончу с золотой медалью, тогда и нарисуете.

Художница, отступив шаг назад, с немалым удивлением впилась глазами в лицо Нины:

– Откуда тебе известно про медали?

– У дяди доктора есть, он был круглый отличник…

Окончить школу с медалью Нине не удалось, но аттестат был вполне приличный – без «троек». К тому же РОНО ей выдало направление в пединститут, которое по тогдашним правилам фактически гарантировало зачисление. Одним словом, вступительные экзамены сдала играючи.