Тотти. Император Рима

Вне поля Луис Энрике делал все, чтобы сплотить нас. Оставаться перед матчами дома не разрешал еще Спаллетти, испанец же отменил это и на выезде: если позволяли время и логистика, мы выезжали на автобусе из Тригории в воскресенье утром. Он всегда был на стороне игроков, что бы ни случилось. Он убивал нас на тренировках, об этом нужно сказать, но тренер по физподготовке и психолог, люди из его штаба, были приятными людьми. Мы могли проклинать тренеров за каждое тяжелое упражнение, но, по крайней мере, мы при этом улыбались. У нас были традиции, которые укрепляли командный дух, мы привыкли со времен Спаллетти к общему крику в раздевалке, который нас заряжал на игру, Луис Энрике предложил делать это в центре поля, что нас немного смутило. Мы нашли компромисс: кричали около скамейки, перед стартовым свистком. В общем, он действительно был революционером. Только непонятым.

Народ периодически освистывал команду, пресса критиковала нас за топтание на месте в таблице, Луис все чаще изрекал раздраженное: «Сукины дети!» Но это было всего лишь следствие отсутствия опыта: он не хотел производить впечатление неуверенного в себе тренера и поэтому упрямился даже в тех случаях, когда мы с Де Росси умоляли его позволить команде немного закрываться после забитых мячей. Наши просьбы были бесполезны, мы играли всегда в одном стиле, и результат был оптическим обманом. Чем чаще мы ему напоминали, что Рим – это непростое место, что здесь нельзя не принимать во внимание долгое отсутствие результата, тем чаще он отвечал, что победы придут сразу же, как только каждый из нас будет четко придерживаться его игровой философии. Тупик.

НАРОД ПЕРИОДИЧЕСКИ ОСВИСТЫВАЛ КОМАНДУ, ПРЕССА КРИТИКОВАЛА НАС ЗА ТОПТАНИЕ НА МЕСТЕ В ТАБЛИЦЕ, ЛУИС ВСЕ ЧАЩЕ ИЗРЕКАЛ РАЗДРАЖЕННОЕ: «СУКИНЫ ДЕТИ!»

Луис Энрике действительно относился ко всем одинаково, и подтверждение этому пришло в тот знаменитый вечер в Бергамо, когда он решил оставить Де Росси вне заявки на матч против «Аталанты», потому что Даниэле опоздал на минуту на собрание перед игрой. Я в матче участвовать не мог из-за дисквалификации и обедал дома, когда пришло сообщение: «Хочешь последние новости? Я наказан и буду смотреть матч с трибуны». Собрание было назначено на 12.45, длилось пятнадцать минут и предшествовало отъезду на автобусе на стадион. Мистер озвучил состав и показал последнее видео того, как соперник играет без мяча. Конечно, нужно быть пунктуальным и из уважения к одноклубникам, и потому, что времени было действительно немного, но минута! Да ладно!.. Однако подчеркну, что Даниэле был зол (его второе сообщение было недвусмысленным: «Ес’ бы ты тольк’ зна’, как же меня это задолба’!»), но не на тренера. А как раз на то, что он понимал право и обязанность тренера относиться ко всем одинаково. И тренер, который повел себя так, внушал ему уважение.

Майским утром на главном поле Тригории персонал главной команды противостоял в товарищеском матче журналистам из клубного телевидения. Мы, игроки, были на маленькой трибуне, прикалывались над участниками матча, но всего через три минуты Луис Энрике (который, кстати, часто тренировался с нами и поэтому был в форме) потянул икроножную мышцу и ушел в раздевалку. Спустя несколько минут туда спустился и я, чтобы узнать, как он. Я нашел его сидящим, он смотрел в пустоту. Почувствовав мое присутствие, он поднял голову. И медленно-медленно улыбнулся.

– Все кончено, капитан.

– Как это? Всего лишь растяжение!

Я понял, к чему он клонит, но хотел оттянуть этот час как можно дальше. Потому что мне было бы очень жаль услышать это.

– Окончена моя римская история. Я старею – гляди, три минуты – и уже травма. Старею, и думаю о том, что со мной делает этот чудесный и невероятный город. У меня уже не получается, я решил уйти.

Я испытал пронизывающую боль. Ту, что часто поражала меня, когда я сталкивался с отставками, но чуть более сильную, потому что Луис Энрике заронил что-то внутри меня: Воспоминание о настоящем человеке. Я обнял его, и глаза у нас обоих были на мокром месте.

– Капитан, работать с тобой было большим счастьем. Не говори пока никому, они должны узнать это от меня, завтра. Это последняя услуга, о которой я тебя прошу.