Tough Cookie (СИ)

От Чихо нет вестей до следующего вечера, что с одной стороны радует, а с другой — Чонгук всем оставшимся запалом сердца молится встретиться с братом и выяснить все быстро, пока у него в конец не исчерпались все резервные запасы себя. Так как жить в ожидании, с тем клубком страха, расползающимся внутри, по меньшей мере, невыносимо.

***

С утра Чонгук едет в больницу. Но долго побыть с мамой ему не разрешают врачи, настаивая, что женщине нужен покой. После больницы, Чонгук обналичивает чек и едет в бордель. Напряжение ощущается каждой клеточкой тела, но Чон отвлекается на пейзаж за окном, на бессмысленную игрушку на телефоне, на пустую болтовню таксиста — на все, что угодно, только бы не начинать анализировать собственные поступки. Потому что оправдывать себя нечем, а задушенная давно гордость с самого дна сознания все равно пытается что-то осудить. Чонгуку нелегко. Он отдает все деньги Кену, таким образом, вернув ему и свой долг и заранее те деньги, которые Кен вернет Чихо, как не выполнивший условий контракта. Кен лишних вопросов не задает, вот только осуждающе вертит головой из стороны в сторону, да и старательно не смотрит на стоящего в кабинете Чонгука, но Чону не так что бы и слишком важно его мнение. Ему на самом деле, вообще, на все наплевать. Поэтому, закончив с деньгами, Чонгук без особых препятствий едет домой и начинает готовить себе ужин. А то, что совесть верещит убитой скотиной, так это так — мелочи, и дальнейшее спокойствие, в которое Чонгук не слишком-то верит, наверное, того стоит.

Чон только успевает насыпать нарезанные овощи в кастрюлю, как мобильный на столе начинает вибрировать. Сердце Чона прерывает пару ударов и возобновляется с удвоенной скоростью, заворачивая спиралью и нервы, и всю выдержку, которую Чонгук так усердно копит. На дисплей он смотрит виновато, будто способен причинить эту боль намеренно, но он же не виноват. Просто жизнь дерьмо. Только у Чонгука-то она и была такой, а вот Чихо… почему-то Чонгуку сейчас кажется на двести процентов из ста, что все это — его вина. Он же с самого начала поломанный. Из-за него мирная, наполненная весельем и беззаботностью жизнь Чихо превращается в пугающее нечто, крепко сжимающее острые когти на его шее и отнимающее тот самый особенный искристый блеск в глазах брата. И Чонгук не хочет видеть, как кроме себя следом тянет и Чихо. Поэтому, когда он видит имя, высветившееся на экране, Чонгук делает несколько глубоких вдохов, подкуривает оставшиеся чиминовы сигареты и, прокашлявшись, отвечает. Пора это заканчивать.

— Я надеюсь, ты дома. Минут через пятнадцать шофер подъедет, будь готов, — ни «привет», ни «пока» — ничего. Чихо просто выдает команду, но Чонгук не дает ему повесить трубку.

— Нет, — Чон сильно сжимает корпус телефона и упрямо продолжает в ответ. — Я не приду.

Тишина. На том конце трубки, мертвая, пробирающая до костей тишина, и против воли Чонгук молчит, потому что это кажется единственным вариантом стать свободным. Хотя бы от собственной вины.

— Не понял, — хрипло и угрожающе произносит Чихо. Голос у него твердый, но на последнем звуке срывается непонятливой, неразличимой совсем ноткой. Чон этого ожидает. Он готов к каждому выпаду, потому что прокручивал в голове все возможные исходы и потери, и отступать сейчас он не намерен. Младший собирает волю в кулак и делает последний рывок.

— Я больше не приду. Контракт разорван, — Чонгук еле успевает договорить, Чихо вешает трубку, и вокруг разливается все та же, опасная в своей разрушительной силе тишина.

Чонгук отключает плиту и, зажав в руке телефон, опускается на стул. Он знает, что это не конец. Чихо сейчас придет — это точно. У не оставит все просто так. Чонгук запоздало улавливает, как подскакивает его температура, горько усмехается и, положив голову на руки на столе, ждет. Отсчитывает удары своего сердца и медленно подталкивает свое ослабленное тельце к обрыву. Набраться сил спрыгнуть не так-то просто, но долго ждать не приходится. В дверь стучат так, словно вынести ее — это цель номер один. Чонгук вздрагивает, потому что забывает закрыть окно в комнате, и коридор вымораживает не меньшим сквозняком, чем твориться сейчас в спальне. Но это даже помогает. Отрезвляет мысли, собирает расползающееся по швам тело, чтобы появилась хотя бы малейшая возможность сделать следующий шаг, и Чонгук с радостью позволяет этому холоду оглаживать каждый контур, каждый спрятанный под одеждой кусочек кожи, чтобы иметь возможность последние мгновения ничего не чувствовать.

— Ну, привет, — Чихо проходит в квартирку сразу, идет в гостиную, минуя замершего Чонгука, и не дожидается, пока он запирает дверь и последует за ним.

— Ты вроде трезв, — У поворачивается к Чонгуку и, максимально приблизившись, принюхивается, проводя носом по щеке младшего брата. — Тогда объясни мне, какого хрена, ты мне чушь по телефону несешь?