Tough Cookie (СИ)

Тишина не помогает. Чонгуку сложно реагировать на реальность, сложно даже осознавать, что его кто-то держит за руки, что-то говорит. Он говорить не может. И слышать — тоже. Вокруг кромешная тишина: окутывает, сплетается воедино, осаждается на коже тонким слоем изо льда и холодного безразличия, застывает где-то за спиной и глаза прикрывает невидимыми, тяжелыми ладонями. Картинка мажется по краям, предутренний город мелькает за окнами сплошным расплывчатым пятном, и Чонгуку кажется, будто он видит маленькими квадратными кадрами сквозь прорехи между чужими, не существующими пальцами. Он даже не моргает. Потому что в каждом таком изображении замирает свое воспоминание: переболевшее или нет, пережитое или до сих пор давящее — неважно, они все равно взрываются искрами яркой, перманентной боли, которая разъедает звуки, голос и все, что существует где-то вне границ его самого. Чонгук в клетке. Собственные переломанные ребра окружают плотным неразрывным кольцом, и при каждом глубоком вдохе легкие режет осколками разрушенной жизни.

Ничего уже не будет, как прежде.

Никогда.

Точка опоры потеряна, разворошена и сожжена, дотла. Чонгуку больше не за что зацепиться и не на что опереться. Все, что его до сих пор связывает с холодной расплывчатой действительностью, это ожидание: серое, тонкое и почти такое же мертвое, как и он сам. Чонгук дрожит и трясется, заставляя себя жмуриться, шепчет что-то — не разберешь. Чихо не понимает ни слова, и его настолько пугает эта ширящаяся, обжигающая своим отчаяньем неизвестность, что он пытается растормошить брата, заговорить, расспросить, но не добивается ровным счетом ничего. Чонгук по-прежнему молчит и судорожно вдыхает-выдыхает каждый раз, когда приходится затормозить. Чихо даже кажется, что Чон на самом деле готов выпрыгнуть прямо так, на ходу, позволь только, а внутри по одному скукоживаются кровоточащие пережатые страхом внутренности всякий раз, стоит бросить на него осторожный, мимолетный совсем, взгляд. Поэтому когда Чихо останавливается напротив бокового входа в клинику, он не успевает даже перехватить покрепче: Чонгук срывается, будто с цепи дергается, вываливается из машины, едва ли не прочесывая острыми коленками об асфальт, и бежит, бежит по сумасшедшему, скрываясь за белыми узкими дверьми.

Чихо пару секунд медлит, взволнованно смотря в полотно хлопнувшей двери, и по глупому оставляет за собой время собраться, приготовиться, — знать бы еще к чему — позволяет себе выдохнуть и паркует авто на стоянке через дорогу. Запереть долбящую по вискам панику удается только к моменту, когда центральные двери больницы бесшумно разъезжаются, обдавая Чихо потоком прохладного пахнущего горечью воздуха.

У стойки регистрации пусто. Чихо морщится от слишком яркого запаха лекарств и смаргивает, выдыхая: шаги даются тяжело. Медсестра устало улыбается, стоит ему подойти ближе, и вопросительно приподнимает бровь, когда молчание затягивается, а Чихо продолжает бездумно оглядываться по сторонам. Чонгука нигде не видно, поэтому У максимально вежливо и учтиво интересуется, не видела ли она его здесь, а когда получает утвердительный кивок и направление, кланяется и с напускным спокойствием идет дальше, поднимается по лестнице, хотя внутри все равно всё перебивается на желание разнести эту мнимую видимость надежды, что все будет в порядке, которой буквально пропитан весь этот сверкающий презентабельный холл больницы. Но мысль быстро сменяется гулким набатом заходящегося сердца, а перед глазами начинает мигать всеми системами предупреждения: беда. Чонгук, замерший рядом с ординаторской, вконец прозрачный и безжизненный, словно есть куда больше, стоит, не шевелится, намертво вцепившись в плечи доктора — такого же вымотанного, но отчего-то подчеркнуто сожалеющего. Чихо не может понять, почему это сожаление вдруг кажется таким страшным. Отмирает только, когда Чонгук в порыве эмоций случайно выбивает из рук врача какую-то папку, так, что несколько листов разлетаются в сторону, а синий пластик откатывается под ноги подходящего Чихо, противно поскребывая металлическими вставками о кафель. Мужчина сдержанно поджимает губы, говорит что-то, — Чихо не слышит — тяжелый всхлип Чона перекрывает.

— Чонгук?! — У кладет подобранную папку рядом на стул и с легкостью перетягивает младшего свободной рукой за плечо на себя.