Товарищ анна (повесть, рассказы)

Может быть, потому, что слишком сильно тебя любила. Так, что мечтала стать твоей тенью. Слиться с тобой. Все за тебя делать. Чтоб ты не знал ни проблем, ни грусти. Чтобы жил легко и никогда не смотрел теми страшными глазами, как на болоте… Иначе не понимаю, отчего все так произошло.

Маха вскрыла свой молчащий все эти дни сотовый и смыла симку в унитаз. Потом спустилась к почтовому ящику в подъезде, выгребла бумажный спам, нашла квиток на оплату квартиры и Интернета и не удивилась, что там стояла ее фамилия. Вернувшись, она ушла в комнату и долго, с особым удовольствием, разбиралась в устройстве прекрасного дорогого Canon’а.

Утром, когда старшие дети, еще не ушедшие в школу, включили наверху рэп, Маха позвонила клиенту, для которого ночью закончила работу. Она не удивилась бы, если бы тишина в трубке не разродилась гудками и если бы ей не ответили. Она так давно не выходила из дома, что ей казалось уже, что мира за стенами квартиры нет. Но ей ответили. Клиент не удивился женскому голосу, был рад и тут же назначил встречу, готовый все принять и сразу же оплатить.

Когда Маха описывала себя, чтобы клиент узнал, ее так и подмывало сказать: я маленькая и уставшая, у меня ввалились глаза от бессонницы, я схожу с ума от html-языка и компьютерной графики… Но она так не сказала. Макс никогда бы так не сказал. Она назначила встречу и положила трубку.

Выход

1

Отправляясь, он думал: обычная экскурсионная; три страны, три ночных, двадцать человек, детей нет (сверялся со списком). Детей нет, думал опять, какие дети в такую погоду: начало марта, в Копенгагене дождь, в Хельсинки снег еще не стаял, будет ветер всю дорогу и солнца не увидишь. Впрочем, они-то об этом не знают. Двадцать человек, а у меня пятнадцатый пошел год.

Так он думал, когда автобус выплывал из освещенного Питера в кромешную ночь трассы на Выборг. Салон за его спиной еще был в движении, устраивал свой маленький, тесный временный быт. Он проверял бумаги, брал микрофон и говорил им о предстоящем маршруте, о границе и таможне, сам себя не слушал, только отмечал: микрофон исправен, голос уверенный, громкий и спокойный, такой и должен быть.

Все нормально, все как обычно, думал, отправляясь.

Теперь же он не знал, что думать.

Когда Алла Демидовна (бойкая старушня, Б4) спросила, бывает ли ему что-то за тех, кого он забыл, он, конечно же, рассмеялся:

— Да что вы, я столько народа за границей оставил за свои пятнадцать лет!

А теперь вспоминал и думал: да, но разве он кого-нибудь вот так забывал?

Этих девушек он отметил сразу. Лет восемнадцать-двадцать, одна полноватая, другая нет, одна бойкая, другая нет, одна лучше знает английский, другая хуже. Бывало, он так своих туристов и отличал. Имена запоминал редко. Они для него — набор признаков и место, на котором сидят.

Буква — ряд вдоль (считая от кресла водителя), цифра — ряд поперек (считая от окна). Инвентарный список. Проверяя его, он заглядывал в каждого, как заглядывают за мутные стекла бутылок с вином, пытаясь предугадать вкус.

А1 — мать: не молодая, не старая, не худая, не толстая. Неглупая. Будет покупать одежду мужу и сыну-подростку, но в какой-то момент схватит безделицу, сначала покажет всем, потом застыдится и не сразу достанет даже дома. Семья рядом, А2, А3 — угловатый сутулый сын и муж, на много лет жены старше, с гладкой лысиной, отчего голова кажется слишком большой и как будто к телу прикрученной.

Б4 — бойкая старушня, сморщенное личико с розовыми румянами на щеках, как гнилой персик:

— Прошлым летом я ездила автобусом по Европе. Шестнадцать дней, восемь стран. Это было потрясающе! А как, вы сказали, вас зовут? — к соседке.

— Рая. Вы у окна сели, вам не будет дуть? (…шарф? — взяла… лишь бы она не забывала заходить к Люсеньке. Что, если забудет? Курочка в холодильнике, и никаких конфет, я ей сказала, никаких конфет, а что, если забудет? По вечерам гулять обещала, а утром? Будет она сутки терпеть? Не молодая же уже…)

— Если задует, я уйду, не переживайте. Свободных мест много, людей не очень, я вам скажу. Вы знаете, вот когда я ездила в Прагу…

Так странно, ведь могли когда угодно раньше поехать, раньше, почему же теперь? Именно теперь? Савва, а? —В1, женщина с большими глазами. За тридцать, уже полнеет, но еще не ушли тонкие, почти юные черты грустного лица. Без улыбки. Смотрит на мужа, В2. Он рослый, русый, строгий, и его ветхозаветное имя гид запомнит навсегда.

В2:

…