Он гнал от Бийска, как мог, но все-таки это почти пятьсот километров горной дороги с двумя перевалами, а в салоне – странный человек, который неотступно наблюдает за тобой. На месте они были к вечеру.
Чикет был затянут тучами. Горы курились, долину было не разглядеть в серой дымке. Чутье сказало Косте, что внизу погода их ждет похожая. Оставалось надеяться, что продержится она недолго.
Спустились с перевала, на указателе свернули с трассы, проехали по грунтовке, в сторону и чуть вниз. Катунь делала здесь поворот, сливаясь со своей буйной сестрой, и дальше бежала в достаточно узком ущелье, таежные берега подступали почти вплотную к воде.
Оставили машину на стоянке и пошли вниз, к небольшим домикам. После долгой и быстрой езды уставших еще в поезде женщин чуть качало. Надежда Игоревна жалась к Насте. В сумерках, в серой непогоди – того и гляди, пойдет дождь, – под неуютным холодным ветром база и все место казались инопланетными, а странные конические домики больше всего походили на посадочные капсулы космических кораблей.
– Настя, а здесь совсем нет людей, – сказала Надежда Игоревна тихо. Она бы сказала это шепотом, но реки, сливаясь, ревели в ущелье так громко, что здесь было плохо слышно друг друга.
Костя получил от скучающих сторожей ключ и догнал женщин. Вместе перешли приток Катуни по узкому мостику. Надежда Игоревна крепко держалась за перила, хотя мост был новым и выглядел прочным. Только одна доска выпала, в самом начале.
– Эти домики – традиционное алтайское жилье, аилы называются, – говорил Костя голосом гида, пока подходили к линии одинаковых капсул. – Так что у нас есть шанс, так сказать, приобщиться к культуре. Вот видите – у них у всех выход на восток, это так должно быть, вроде как выходишь и встречаешь солнце. Притолока низкая, осторожно. Это чтобы солнцу кланяться, – пошутил он.
Все домики был одинаковые – деревянные, желтые, с зеленой облупившейся крышей и дверью, над макушкой крыш – небольшая надстроечка. Все стояли в ряд, дверью к реке. По пути им не встретилась ни одна душа, и ни в одном домике не горел свет. Костя открыл крайний, вошли. Изнутри чувство, что это космический корабль, только усилилось. Дом был просторный и почти круглый, шесть стен, на небольшой приступочке возле четырех – кровати без ножек, у пятой – красный пластиковый стол и пять стульев. В этой же стене было маленькое и узкое окошко, как иллюминатор. В шестой – дверь. Центр домика был пустой. Крыша уходила вверх конусом, но посредине балки как будто переламывались и сходились почти в плоскости. В центре крыши была дыра, прикрытая той самой надстроечкой снаружи.
– Ну, вот наше пристанище, – продолжал Костя тем же голосом. – В идеале в таких домах пол земляной, а в центре – очаг, центр мира, От-Энэ, мать-огонь. Но здесь, конечно, вариант для туристов.
Пол был деревянным, как и весь домик. От свежих, желтых, крытых лаком досок было светло и уютно, хотя горел только один плафон, на стене над одной из кроватей. Настя бухнулась на нее – напротив входа. Дверь в домике вместе со всей рамой стояла криво. В щель между стеной и косяком можно было легко просунуть руку. Ветер задувал, как из фена. Повисло молчание. Застрекотал кузнечик. Бабочка ударялась о плафон, полный мертвых тел ее родни. Гремели, сливаясь, реки, и ветер дул так, будто хотел сдуть этот домик.
– Как вам? – спросил Костя, лишь бы что-то сказать.
– Супер, – ответила Настя блекло. – Мы здесь как в таком фантастическом путешествии. Туристов забрасывают на необитаемую планету. Все делается для максимального отрыва от цивилизации: капсула, грохнувшись о камни, становится кривым домиком, в него даже насекомых запускают. Все, чтоб жизнь медом не казалась.
Костя посмеялся. Надежда Игоревна стреляла глазами то на нее, то на него и молчала.
– Настя, мне холодно, – пожаловалась она.
– Все вопросы к нашему проводнику. И к духу Алтая, разумеется, – ответила Настя.
Надежда Игоревна ее как будто не поняла. Костя опять посмеялся.
– Завтра потеплеет, – сказал бодро. – А пока располагайтесь. Могу за водой сходить. Вода для питья и всего остального – из речки. Завтра дрова будут, станем готовить.
– Мы будем на костре готовить? – вдруг обернулась Надежда Игоревна к нему с восторгом. – Как здорово!
Костю передернуло от ее интонации.
– Понимаете, сегодня ветер сильный, – сказал. – Завтра.
– Ну, – неожиданно заныла женщина. – А может, попробуем? Косте-ор. Ну Настя, ну пожалуйста…
– Тебе сказали: завтра, – одернула Настя. – Потерпеть не можешь? Сегодня бутерброды поедим.
Надежда Игоревна тут же притихла, потом поднялась, стала доставать из сумки бутерброды, шурша пакетами.
Пока она отвернулась, Костя подсел к Насте на кровать.
– Я баню заказал, – сказал тихо. – Пойдем завтра, ага…
И попытался приобнять ее за талию, просунув ладонь под майку. Она не отстранилась, сидела, как будто ничего не происходило.
– Да, баня – это хорошо. Нам после поезда самое то – помыться, – говорила, не скрываясь.
– Настя! Настя! Настя! – вдруг жалобно запричитала Надежда Игоревна. Она стояла у стола, обмерев, будто увидела змею.
Костя вздрогнул и отдернул руку.
– Что такое? – Настя рывком вскочила с кровати.
Крупный, черный с красными крыльями кузнечик сидел на столе возле бутербродов и стрекотал, перебирая лапками. Настя махнула рукой – кузнечик по большой дуге пролетел через комнату, упал за кроватью и застрекотал там. Из разных углов ему тут же ответили несколько других голосов.
– Ну чего ты испугалась? Всего лишь кузнечик.
– Настя, я боюсь. Тут их так много. Как тут спать?
– Не бойся, они не кусаются. Ты устала просто.
– А вдруг в уши заползут?
– Глупости, что им там делать. Сядь, успокойся. Вот так.
Она разговаривала с ней, как с ребенком. Костя почувствовал себя лишним. Он откинулся на кровати. Поднявшаяся было внутри волна медленно опадала. Ему стало ясно, что сегодня точно ничего не получится.