Товарищ комбат

Комбат медленно привыкал к своему новому ординарцу и, когда у того что-то не получалось, вспоминал Образцова, невольно сравнивал их. Образцов, несмотря на свой богатырский рост, был подвижным, рассудительным и собранным. Днем и ночью, когда бы Губкин его ни вызвал, всегда был готов выполнить любой приказ. Семенов же казался ему флегматичным. Как новый ординарец покажет себя в бою, комбат пока еще не знал.

— Что загрустил, Семенов? Думаешь, брать или не брать вещмешок? — полушутя, полусерьезно спросил Губкин, натягивая на ногу серый от дорожной пыли сапог.

— Нет, почему же? Вещмешок я, конечно, возьму, но мне бы, товарищ капитан, вернуться в свою роту.

— Так уж сразу и обиделся! В армии, брат, должности не выбирают. Где прикажут, там мы и обязаны служить.

— Не получится из меня ординарца.

— А это время покажет…

…Дивизия Городовикова, преследуя отходящие вдоль шоссейной магистрали Минск — Вильнюс части 3-й танковой армии немцев, начала освобождать территорию Советской Литвы. К концу дня 7 июля батальон Губкина вступил в бой за населенный пункт Ландворово, невдалеке от Вильнюса. Головной роте Акимова удалось зацепиться на его северо-восточной окраине. Зайцев со своей ротой закрепился южнее. И только рота Ахметова несколько отстала от них.

Командно-наблюдательный пункт Губкин расположил в кирпичном здании железнодорожной станции Ландворрво. В сумерки в двух-трех километрах от них прямо в лес с неба стали падать цветные парашюты. Это авиация противника сбрасывала боеприпасы и продовольствие своим окруженным войскам.

За немецкие склады с боеприпасами и продовольствием в районе Ландворова развернулись ожесточенные бои. Вскоре Ахметов доложил, что противник обходит его с фланга и третий взвод занял оборону фронтом на юго-восток. Связь штаба батальона с командирами стрелковых рот, за исключением роты лейтенанта Зайцева, на этом прервалась. Комбат со своим штабом был вынужден перейти в полуподвал и занять круговую оборону.

8 июля Губкину исполнилось двадцать пять лет, но он об этом даже не вспомнил. Положение батальона резко ухудшилось, а рассчитывать на помощь не приходилось, так как главные силы полка ушли вперед, сжимая кольцо окружения немцев в районе Вильнюса. Получился как бы слоеный пирог, в середине которого оказался батальон Губкина.

Ординарца комбата одолевали свои заботы: он-то не забыл о дне рождения Георгия Никитовича и для этого случая специально припрятал несколько бутылок трофейного рома. В тактической обстановке Семенов разбирался слабо, во всем привык полагаться на командира и вряд ли по-настоящему представлял всю сложность и опасность создавшейся ситуации. Но он искренне хотел в этот день сделать комбату приятное.

Капитан Губкин, невзирая на сложную обстановку, пригласил офицеров штаба отметить свой юбилей. На поставленную вверх дном бочку, застланную газетой, разложил недорогую снедь: консервы, нарезанную ломтиками колбасу, хлеб. Семенов разлил ром в эмалированные кружки. Замполит Костин первым произнес тост:

— Пожелаем Георгию Никитовичу счастья и боевых успехов! Прежде всего, конечно, отбить очередную атаку фашистской сволочи. — Ему не хотелось в эти минуты говорить об окружении.

Костин подошел к Губкину и обнял его. Затем все чокнулись и молча выпили.

— Товарищ капитан, разрешите поздравить вас и пожелать вам дослужиться до генерала, — нарушив тишину, сказал Семенов. Все улыбнулись.

— Если будем живы, Семенов, быть тебе адъютантом при генерале! — подмигнул ему Губкин.

— А заодно позвольте вручить вам небольшой сюрприз, — Семенов протянул Георгию Никитовичу письмо, полученное еще утром.

Все настороженно переглянулись: сюрприз ли? На фронт часто приходили горестные письма. Что ждет комбата в этом письме в день его рождения? Офицеры с волнением следили за выражением лица Губкина.

Он молча разорвал конверт. При слабом свете походной коптилки быстро пробежал глазами листок, вырванный из ученической тетради, и тяжело вздохнул. Семенов был обескуражен: весточка из дому — такая радость на войне, а комбат помрачнел.

«…Вчера побывала у Юры и Жени, — писала Георгию мать. — Юра умный мальчик, он тебя помнит, все спрашивал, когда приедет папа…»

Болью отозвались в душе последние строки письма:

«Георгий, дело не только в ней. Как быть с детьми? Им-то нужен отец…»

Письмо матери всколыхнуло притихшую обиду. Губкин вовсе не был суеверным, однако так получалось, что всякий раз в день его рождения происходили печальные события. И вот теперь, в июле 1944 года, в день своего двадцатипятилетия, он угодил в окружение.

Всех встревожила вдруг начавшаяся автоматная трескотня. Шум боя слышался в тылу батальона.

Губкин коротко проговорил:

— Спасибо, товарищи, за все! Ну а теперь — по местам!

…Ночной бой разгорелся с новой силой. Ахметов прислал донесение, что немцам удалось потеснить его правый фланг, и просил подкрепления.