Товарищ комбат

Гитлеровцы все еще вели огонь из леса, среди них были эсэсовцы и в плен поначалу не сдавались. Но вот наконец в тылу противника знакомой трелью залились станковые пулеметы, заработали минометы. Третий батальон по ранее отданному приказу майора Гринченко атаковал гитлеровцев с тыла. В расположении противника начали рваться снаряды полковой артиллерийской группы. Враг не выдержал, стал выбрасывать белые флаги и сдаваться в плен.

После сокрушающих залпов эрэсов остатки частей 206-й немецкой пехотной дивизии приняли наш ультиматум. В плен сдалось около трех тысяч солдат и офицеров во главе с генералом Хиттером.

Земля была перепахана снарядами, лишь кое-где виднелись клочки обгоревшей травы. На одном из этих клочков каким-то чудом сохранилась израненная березка. Вечером бойцы хоронили у этой березки своих товарищей-однополчан. Тела сорока одного солдата и четырех офицеров бывшего второго батальона лежали под хмурым небом перед братской могилой на опушке леса.

Комиссар — так по привычке называли бойцы вновь назначенного заместителя командира полка по политической части — распорядился установить гроб майора Гринченко под этой березкой, где уже лежали в ряд его солдаты. Глазами, полными слез, Губкин молча смотрел на скорбные лица столпившихся вокруг бойцов. Они клялись беспощадно мстить ненавистным фашистам за смерть погибших товарищей.

Замполит полка произнес у братской могилы краткую взволнованную речь:

— Дорогие товарищи, при освобождении белорусской земли погибли верные сыны Отечества. Поклонимся их светлой памяти. Вечная им слава!..

У израненной березки стояли на коленях в горестном молчании воины 297-го стрелкового полка. Легкий шелест ее листвы обдавал их запахом родной земли. А вдали нарастали яростные раскаты боя. Неудержимо вперед, на запад, шли овеянные славой войска Черняховского.

Губкин, бросая горсть земли в братскую могилу, еще раз взглянул на березку, стоявшую как символ вечной памяти погибшим за честь Родины. Раны ее были настолько тяжелы, что казалось: никогда уж ей не оправиться от них.

Остались позади белорусские леса с непроходимыми зарослями и болотами. Все меньше попадалось на пути сожженных сел и деревень. Под напором советских войск немцы не успевали осуществлять тактику выжженной земли.

О таком стремительном наступлении Губкин мечтал бессонными ночами в госпиталях Саратова и Гжатска. И вот сейчас мечты эти сбывались. Вновь он командовал своим вторым стрелковым батальоном. Многих солдат комбат знал по боям на подступах к Витебску, не раз водил их в атаку. И снова рядом были его боевые товарищи: Ветров, Парскал, Горбунов. Четвертой ротой теперь командовал лейтенант Зайцев, пятой — старший лейтенант Акимов, шестой — лейтенант Ахметов.

Незабываемым был тот момент, когда батальон достиг Березины, знаменитой, вошедшей в историю реки. Тем более приятно было в июньскую духоту ощутить ее прохладу после десятикилометрового марша.

Губкин на свой страх и риск сделал внеплановый привал и разрешил солдатам искупаться. Сам тоже быстро разделся, прыгнул в воду и легко заскользил по зеркалу реки. Бойцы впервые увидели на руке и на ногах комбата сизые шрамы. Для многих из них это оказалось неожиданностью. Все они понимали, что каждая из этих отметин приносила комбату неисчислимые страдания и боль.

Березина чем-то напоминала Губкину быстрый могучий Амур. По берегам ее росла такая же лоза, на зеленовато-голубой глади воды плавали яркие, нарядные кувшинки. Так же освежала тело речная прохлада. И все же никогда еще он не испытывал такого наслаждения от купания, как сейчас. Усталость как рукой сняло. Чистое голубое небо, зеркальная гладь реки, густой зеленый лес по ее берегам, тишина, спокойствие… Но бойцы почему-то чувствовали себя беззащитными в воде и нет-нет да и поглядывали на кусты: вдруг враг застрочит из пулемета! А те, кто стояли в дозоре, с завистью смотрели на купающихся.

Отдых солдат был нарушен гулом летевших самолетов. Губкин крикнул:

— Всем на берег!

Многие солдаты уже выскочили из воды, когда обнаружилось, что самолеты летят в западном направлении. Губкин все же поспешил к своей одежде. Его ординарец рядовой Семенов еще не вышел на берег. Георгий Никитович еле разыскал полотенце — такой беспорядок был в вещмешке Семенова. Как тут не вспомнить чуткого и заботливого Образцова! Когда Семенов наконец-то выбрался из воды, Губкин приказал ему навести порядок в вещмешке, лишнее сдать в обоз.

Справедливое замечание Губкина задело самолюбие Семенова. Он не очень-то любил свою должность и недоумевал, почему именно его из всей роты выбрали ординарцем комбата. Вроде ничем особо и не отличался. Правда, на первых порах он был доволен: на КНП батальона спокойнее, не долетают сюда вражеские автоматные очереди, осколки от мин и снарядов визжат тут меньше, кухня поближе. Хотя вскоре понял, что это не совсем так. Капитан Губкин обычно находился там, где было труднее всего.