Товарищ комбат

— Виноват, товарищ комбат! Мы хотели подпустить бронемашину как можно ближе. Все время держали броневик на прицеле. Но фашисты, видимо, почуяли недоброе, повернули назад. Я тут же скомандовал: «Огонь!» Как назло, замок заело. Пока устраняли неисправность, броневик ушел.

— Судя по всему, — решил вслух комбат, — им удалось нас обнаружить в этом фольварке. А раз так, надо предупредить артиллеристов. Пусть усилят наблюдение за дорогой и местностью, прилегающей к ней. И пусть срочно приготовятся к отражению вражеской контратаки.

…Батальон оказался разделенным на две части. Кроме четвертой роты, все подразделения находились еще на пути к фольварку. Обстановка требовала децентрализации управления и передачи командования частью сил одному из заместителей комбата. Губкин, как никогда, почувствовал острую необходимость иметь хороших помощников. И они у него были, но заместитель по строевой капитан Поздеев находился в данный момент в медсанбате, а начальник штаба старший лейтенант Кудрявцев должен был организовать работу штаба. Это было особенно важно в создавшейся ситуации. Оставался замполит Костин, который сочетал в себе и умение воодушевить солдат словом, и большую личную волю, и командирскую решительность. Комбат без колебаний поручил своему замполиту организовать круговую оборону фольварка и прикрытие батальона, развертывающегося к бою.

С тех лор как Губкин встретился с Костиным, прошло всего около месяца, казалось бы, совсем немного. Но на фронте даже в дивизионных тылах месяц засчитывается за три. А они все это время пробыли в наступлении, и к тому же на переднем крае, в боевых порядках батальона. За это время в ротах вышла из строя половина личного состава — одни по ранению, другие — убиты. Но сколько было одержано побед, сколько пройдено километров и освобождено от немецко-фашистских захватчиков родной земли!

Костин, человек отваги и риска, всегда рвался туда, где опаснее. Коммунисты и комсомольцы шли за ним в огонь и воду. И что особенно ценно — мужество его было неотделимо от задушевности. Губкин постепенно проникался все большим уважением к своему замполиту и прислушивался к его советам. Костин отвечал взаимностью и стремился быть рядом с комбатом на самых трудных участках боя.

Поставив Костину боевую задачу, Губкин поспешил к главным силам батальона. Вдвоем с ординарцем они пробирались под прикрытием кустарника вдоль каменной ограды фольварка, но вражеские танкисты заметили их и открыли огонь.

Пулеметная очередь ударила чуть впереди. От стены отлетели осколки камня и кирпича. Губкин с Семеновым, пригнувшись, устремились вперед. Трассирующие пулеметные очереди из вражеского танка снова преградили путь. «Пригнись, пригнись, Саша!» — крикнул комбат бежавшему впереди ординарцу, но пулеметная трескотня заглушила его голос. Семенов упал. Когда пулемет заглох, Губкин затащил ординарца в кустарник. Расстегнув ему ремень, осторожно закатал гимнастерку. Нижняя рубашка была залита кровью. Вражеская пуля попала в живот Семенову, ранение было опасное. На перевязку не хватило и двух индивидуальных пакетов. Губкин пустил в ход свою белую рубашку, которую надел на рассвете, перед переправой через Неман. Пока он рвал ее на бинты, к ним приблизился вражеский танк. До него оставалось около двухсот метров. Комбат торопился. Скрежет гусениц отдавался во всем теле. На их счастье, вражеский танк вдруг остановился и окутался пламенем.

Губкин догадался, что это дело рук группы Костина. Только она могла подбить танк.

Комбат был доволен своим замполитом, радовался тому, что его солдаты становились другими, будто Костин знал какое-то магическое слово. Бойцы как бы преображались перед его щедрой и открытой душой. Порой им становилось стыдно за свою оплошность. Стараясь быть похожими на замполита, они пренебрегали опасностью.

Гарнизон фольварка под командованием замполита Костина не только отразил вражескую контратаку, что само по себе было очень важно в этой ситуации, но и выручил комбата: как только был подбит головной вражеский танк, стрельба внезапно прекратилась, наступило затишье.

Семенов громко стонал, когда Губкин, бинтуя, приподнимал его.

— Товарищ капитан, вам здесь задерживаться нельзя, — превозмогая боль, прошептал Семенов.

— Потерпи до медсанбата. Знаю, что мне делать.

Закончив бинтовать ординарца, Губкин взвалил его на себя и пополз туда, где залегли роты.

Лощину, которую предстояло пересечь, немцы держали под огнем. Комбат медленно передвигался с раненым на спине. По кустарнику полоснула очередь, крупнокалиберные пули срезали ветку над ним.

— Обнаружили, гады! — Комбат со злостью выплюнул попавший в рот песок. Передохнув немного, пополз дальше.

Навстречу им вышли двое связных, которых адъютант батальона направил в фольварк к Костину. Губкин приказал им вернуться и доставить Семенова в медпункт, а сам по лощине зашагал к ротам…