Товарищ комбат

Военфельдшер лейтенант Трегубов обработал рану ординарца комбата, санинструктор Клава Павлова наложила на нее свежую повязку. Семенов и раньше стеснялся этой симпатичной девушки, избегая встречаться с ней даже взглядом. Сейчас он изо всех сил старался не выдать своей боли.

— Потерпи, милый, до госпиталя. Все будет хорошо, — успокаивала она.

Облизывая пересохшие губы, Семенов попросил:

— Сестричка, глоточек воды.

— Воды никак нельзя, — строго сказала она.

Боль становилась нестерпимой, жажда одолевала его. Он опять попросил воды. До ручья, который разделял нейтральную полосу, добраться было не просто: берег простреливался гитлеровцами, и валявшиеся поблизости солдатские котелки зияли отверстиями от пуль. Семенов даже не представлял, что несколько глотков живительной влаги могут стоить кому-то жизни.

В его голосе было столько мольбы, что Клава не выдержала, взяла котелок. Доползла до ручья и зачерпнула воду. Над головой просвистели вражеские пули, заставив девушку прижаться к земле. Выждав, пока стрельба утихнет, она поползла обратно.

Семенов прямо задрожал от нетерпения, услышав бульканье воды, льющейся из котелка в кружку. Ему дали лишь глоток. Приятная прохлада смочила раненому язык, но не утолила жажду. Пить захотелось еще больше. Семенов слабел на глазах. С горьким сожалением он думал о том, как мало пришлось пожить…

Командиры рот в тени деревьев ожидали комбата. Забрались под самое кудрявое дерево.

— Думаете, немцы не знают, что вы здесь прячетесь в тени от жары? Лучшего ориентира для пристрелки трудно найти, — строго упрекнул их Губкин и тут же отдал приказание: — Акимову занять оборону правее фольварка Кудиркос, Ахметову — левее фольварка.

После этого комбат заскочил в батальонный медпункт. На траве рядом с палаткой валялись окровавленные бинты, пахло йодом. Каждый пережитый фронтовой день ложился Губкину на душу тяжелым грузом, а ранение ординарца и вовсе вывело его из равновесия.

— Как там Саша? — спросил он военфельдшера, чуть откинув угол палатки.

— Необходима срочная операция. А медсанбат еще на том берегу.

— Сколько у вас раненых, которых надо эвакуировать?

— Человек восемь.

— Товарищ капитан, не оставляйте меня, — сиплым голосом обратился к Губкину раненный в ногу молодой солдат.

— Не оставим, не волнуйтесь, — пообещал Губкин и распорядился: — Подготовьте всех к эвакуации. Направим раненых в медсанбат на самоходке.

Семенов лежал в палатке, натянутой на танковую аппарель. Комбат наклонился над белым как мел, искаженным болью лицом ординарца, и к горлу подкатил комок, на глаза навернулись слезы: ведь Губкин, по существу, жизнью был обязан этому парню.

— Сашок, потерпи! Все будет в порядке!

Тот открыл глаза.

— Товарищ капитан, воды бы! — Семенов весь горел, Скорчившись, лежал на носилках, желая только одного: чтобы комбат разрешил ему напиться.

У Губкина сердце разрывалось от жалости, он потянулся было к котелку, но его остановила медсестра Павлова.

— Ни в коем случае! Вода для него смертельна! Он остался жив благодаря слепому случаю — завтрак не подвезли и его ранили на голодный желудок. До операции ему нельзя брать в рот ничего. Даже воды. Ни глотка!

«На то они и врачи, им лучше знать», — мысленно согласился Губкин.

— Сашок! Потерпи еще немного. Скоро эвакуирую тебя на самоходке. Военфельдшер говорит, что нужна срочная операция.

— Это зачем же, товарищ капитан? У противника столько танков, а вы еще самоходку в тыл направите, — через силу проговорил Семенов.

Немцы стремились во что бы то ни стало ликвидировать плацдарм, занятый дивизией Городовикова. В обращении гитлеровского командования к частям 6-й танковой дивизии говорилось:

«Германские солдаты! Перед вами дикая дивизия русских! — так немцы окрестили дивизию генерала Городовикова. — Вас ждет победа или смерть за фюрера, другого не дано!»

Особо тяжелое положение создалось на участке полка Водовозова. Его стиснутые с флангов батальоны отчаянно дрались с превосходящими силами врага. Коридор в сторону Немана на участке прорыва сузился до двух километров и насквозь простреливался пулеметным огнем. Противник имел четырехкратное превосходство и предпринимал отчаянные попытки замкнуть кольцо окружения.

Во второй половине дня напряжение боя на этом участке достигло своего апогея, двенадцать «пантер» в сопровождении автоматчиков вклинились в глубь нашей обороны на стыке рот Зайцева и Ахметова. Пехота была не в состоянии сдержать натиск танков. В засаде оставалось последнее длинноствольное пятидесятисемимиллиметровое противотанковое орудие сержанта Воиншина.

— Чего тянем? Пора открывать огонь! — крикнул наводчик.

— Гитлеровцы только и ждут, чтобы мы демаскировались. Стрелять только в упор! Всем быть начеку! — приказал сержант Воиншин.