Товарищ Сталин, вы большой ученый…

Я отбывал в Сибири наказание,
Считался работящим мужиком
И заработал личное свидание
С женой своим трудом, своим горбом.

Я написал: «Явись, совсем соскучился…

Здесь, в трех верстах от лагеря, – вокзал…»
Я ждал жену, жрать перестал, измучился,
Все без конца на крышу залезал.

Заныло сердце, как увидел бедную —

Согнулась до земли от рюкзака,
Но на нее, на бабу неприметную,
С барачной крыши зарились зэка.

Торчал я перед вахтою взволнованно,

Там надзиратель делал бабе шмон.
Но было мною в письмах растолковано,
Как под подол притырить самогон.

И завели нас в комнату свидания,

Дуреха ни жива и ни мертва,
А я, как на судебном заседании,
Краснел и перепутывал слова.

Она присела, милая, на лавочку,

А я присел на старенький матрац.
Вчера здесь спал с женой
                                     карманник Лавочкин,
Позавчера – растратчик Моня Кац.

Обоев синий цвет изрядно вылинял,

В двери железной – кругленький глазок,
В углу портрет товарища Калинина
Молчит, как в нашей хате образок.

Потолковали. Трахнул самогону я

И самосаду закурил… Эх, жисть!
Стели, жена, стели постель казенную
Да, как бывало, рядышком ложись.

Дежурные в глазок бросают шуточки,

Кричат зэка тоскливо за окном:
«Отдай, Степан, супругу на минуточку,
на всех ее пожиже разведем».

Ах, люди, люди, люди несерьезные,

Вам не хватает нервных докторов.
Ведь здесь жена, а не быки колхозные
Огуливают вашинских коров.

И зло берет, и чтой-то жалко каждого…

Но с каждым не поделишься женой…
На зорьке, как по сердцу, бил с оттяжкою
По рельсе железякою конвой.

Давай, жена, по кружке на прощание!

Садись одна в зелененький вагон.
Не унывай! Зимой дадут свидание.
Не забывай – да не меня, вот глупая! —
Не забывай притырить самогон.

1963

Окурочек

Володе Соколову