Товарищ Цзян Цин. Выпуск первый

Цзян Цин не говорила о Юань Линъюй прямо, но по тому, как она изображала свою собственную карьеру в кино, можно было безошибочно сказать, что Юань Линъюй была для неё эталоном не только на экране, но и в действительной жизни — до момента бегства Цзян Цин из Шанхая. Юань Линъюй, которая была на четыре года старше её, родилась в рабочей семье в Шанхае, и её, как и Цзян Цин, воспитала мать-работница. Начав свою кинокарьеру в студии «Стар», она потом перешла в «Юнайтед фотоплей», где и она, и Цзян Цин, которым тогда было ещё немногим больше двадцати, играли в левых и авангардистских фильмах. Однако Юань была не только явно более красивой и более талантливой актрисой, чем Цзян Цин, она была также сенсационной самоубийцей, которая оставила неизгладимый след в общественном сознании города. О ней, как и о многих кинозвёздах до и после неё, осталось трагическое воспоминание как о жертве злобных сплетен.

Показ «Новой женщины» начался в Шанхае в феврале 1935 года, в первую годовщину смерти Ай Ся. По иронии судьбы, в день 8 марта, издавна праздновавшийся в Китае как Международный женский день, Юань Линъюй, кинозвезда, изобразившая самоубийство Ай Ся, покончила с собой в возрасте 25 лет[106].

В последние месяцы своей жизни Юань Линъюй подверглась публичным издевательствам из-за её развода с кинематографистом Чжоу Дамином и из-за открытых связей с другими мужчинами. Все актрисы, жизнь которых проходит на виду у публики — играют ли они в левых фильмах, как Юань и Цзян Цин, или в фильмах коммерческих,— уязвимы для общественной критики, и они становятся вдвойне уязвимыми, если придерживаются неортодоксальных политических убеждений. Наиболее блистательные киноактрисы, уровня, пожалуй, Клары Боу и Бетти Грейбл, открыто общались с гоминьдановскими политиками, генералами и промышленными магнатами. Какими бы политически наивными или реакционными эти женщины ни были, по традиционным китайским нормам они принадлежали к социально радикальным элементам высшей марки. Их жизнь, целью которой было давать и получать наслаждение, представлялась насмешкой над старинными традициями застенчивых дочерей и самоотверженных жён — традициями, которым следовало большинство женщин. Повсеместно в старом Китае (а в сельской местности и поныне) строгие моральные устои и социальный нажим, более тягостный для женщин, чем для мужчин, в совокупности доводили до самоубийства женщин, которым угрожала потеря целомудрия. Послушные долгу женщины, которые подчинялись этому моральному императиву до могилы, восхвалялись посмертно и приводились в пример всем остальным.

Хотя революционеры и другие передовые люди гораздо менее строго придерживались этих односторонних и жестоких сексуальных кодексов, представители «жёлтой прессы» использовали печать и общественное мнение для унижения «безнравственных» женщин, а в политическом мире, как и в мире искусства, существовали люди, в отношении которых гоминьдановское правительство не возражало, чтобы они подвергались издевательствам и уничтожению. Последовательная цепочка широкой известности, преследований и самоубийства стала повседневным явлением.

Весной 1935 года в Шанхае Юань Линъюй была звездой-самоубийцей, чья история перешла из искусства в жизнь, а затем обратно в искусство, на каждом этапе увеличивая её известность. Через несколько недель после её смерти её жизнь была прославлена в пьесе «Смерть кинозвезды», которая имела бешеный успех в шанхайском театре. В своих заключительных воспоминаниях о Шанхае Цзян Цин указала на очерк Лу Синя «Сплетни — это страшная вещь», заголовок которого был взят из предсмертной записки Юань Линъюй «Прочтите его,— настаивала Цзян Цин,— вы найдёте в нём ключ к пониманию моей собственной жизни».

В этом очерке, разящем садистское сердце, которое и поныне бьётся в центре современной жизни Китая, говорится о женщинах, подвизающихся в исполнительских видах искусства и являющихся объектами клеветы только потому, что они актрисы. Журналисты — это «причмокивающие губами сплетники», старающиеся угодить читателям, которые жаждут прочитать приукрашенные подробности сексуальной жизни женщин, находящихся на виду у публики. «Если,— писал Лу Синь,— девушка убегает из дома, то ещё прежде, чем становится известно, сбежала ли она с кем-нибудь или была соблазнена, „умный“ писатель сразу выносит ей приговор: „Страдая от одиночества, она тосковала по возлюбленному, который разделил бы с ней ложе“. Но откуда вы это знаете? Кроме того, в бедных сельских районах женщины очень часто выходят замуж по нескольку раз, но „умный“ писатель тут же строчит крупными буквами заголовок: „Более сладострастна, чем У Цзэтянь“»[107].