Товарищ Цзян Цин. Выпуск первый

Наша пища была необычной и прекрасно приготовленной[110]. Каждый обед включал в себя примерно десяток различных блюд из мяса и дичи или блюд местной кухни. Почти непрерывно между приёмами пищи подавался чай. Вино же и крепкий спиртной напиток под названием «маотай» подавали только за столом. Цзян Цин обычно ничего этого не пила. Когда произносились тосты, она лишь пригубливала бокал, но фактически не делала ни одного глотка. Замечая, что я время от времени пью, она с чуть недовольным видом улыбалась и говорила, что ничего против не имеет. «Всё это — часть моих исследований»,— уверяла я её, поднимая свой бокал обеими руками и улыбаясь при виде раскрасневшегося лица Лао Чэнь, моей старшей спутницы из Сычуани, которая захихикала и заявила, бравируя: «Мы-то с вами умеем пить водку!»

О себе самой Цзян Цин сухо сказала, что алкоголь ослабляет её нервную систему, и продолжала помахивать своими палочками над всё новыми и новыми деликатесами.

Она предпочитала неострые блюда, особенно кашицеобразную массу, подававшуюся в мисочках к концу обеда. Здесь были бульоны, в которых плавали экзотические продукты моря, и грибы, нарезанные в форме увядших цветов, рисовые отвары, поблёскивавшие кусочками мелко нарубленных креветок и зелени, пшённая каша, украшенная сверху бутонами жасмина, и подслащённое пюре из грецких орехов, которое Цзян Цин рекомендовала как особенно питательное блюдо. Все эти блюда были очень красивы на вид, хотя я по привычке предпочитала им жгучие и кислые блюда и макала каждый кусочек в уксус и в своеобразный джем из перца — густой соус из молотого горького перца в масле. После нашего первого совместного обеда на моём месте за столом всегда появлялись добавочные соуснички с уксусом и блюдечки с перцовым джемом. «Председатель всё ещё любит хунаньский горький перец?» — спросила я. (Хунань — провинция, где родился Мао; она славится этим перцем.) «Теперь, когда он стал старше, уже не так»,— ответила она безразлично.

Ⅰ

Цзян Цин прервала свой рассказ на том месте, когда она собиралась бежать из Шанхая в обстановке надвигавшейся угрозы нового вторжения японцев. Оставшись в напряжённом ожидании, я задавалась вопросом, что она назовёт своим местом назначения. Мне вспомнилось ложное сообщение из Гонконга о том, что она якобы поступила на работу в «Сентрал фильм компани», находившуюся в подчинении гоминьдановского министерства пропаганды, и ездила вместе с этой компанией в Чунцин и другие города Центральных районов Китая, снимаясь в пути в фильмах, посвящённых теме национальной обороны, а через год-два появилась в Яньани[111]. Более достоверным следует, видимо, считать сообщение историка китайского кино коммуниста Чжэн Цзихуа о том, что в 1938 году она работала в «Сентрал фильм компани» в Ухани, а в следующем году отправилась в Чунцин на съемки фильма «Юноши и девушки Китая», главные роли в котором играли она и актёр многогранного таланта красавец Чжао Дань[112].

Мои безмолвные размышления были прерваны её заявлением о том, что она уехала из Шанхая после инцидента на мосту Марко Поло [под Пекином] в июле 1937 года — национальной катастрофы, которая расколола единый фронт и положила начало новому циклу японо-китайской борьбы. Сразу же после описания своих трудностей в статье «Моё открытое письмо», опубликованной в одной из шанхайских газет, она в гневе и тревоге бежала из города. К моменту, когда она проехала 900 миль, отделявшие её от Сиани, в войне произошел перелом к худшему. 13 августа японцы бомбёжкой проложили себе путь в Шанхай и уничтожили поистине уникальный социальный и культурный феномен, который останется у всех в памяти как «Шанхай 30‑х годов».

Сиань в конце 30‑х годов был бедным, растянувшимся на большое расстояние ярмарочным городом в южной части Шэньси, реликтом прошлого тысячелетия, когда он был столицей 11 династий. Его население сократилось примерно до 50 тысяч человек; около 5 тысяч из них были агентами гоминьдана, который контролировал теперь город в основном через своё подполье. После сианьского инцидента в декабре 1936 года КПК создала там штаб 8‑й армии. В 1937—1946 годах это учреждение (восстановленное в 1970 году как храм в память подъёма коммунизма) служило для странствующих «левых» местом приобщения к тайнам партийной дисциплины до отправки на последний этап путешествия, за 300 миль на север по гористой местности в Яньань. Цзян Цин была одной из тысяч молодых беженцев, отправившихся в этот путь. Для большинства из них эта поездка стала важным поворотным пунктом в их жизни. Здесь Цзян Цин поведала: