Товарищи

— Ты ко мне не приставай! — Вспылив, Мазай заговорил горячо и напористо: — Сам ребят против меня настраивает, а тут рассыпается, как сдобный пряник: «отношения плохие», «так нельзя»! Туда и сюда тебя хватает? И вашим и нашим кланяешься?

— Врешь, Мазай. Никого я против тебя не настраиваю. И это ты сам хорошо знаешь. А говоришь так — просто сочиняешь. Ну что ж, не хочешь мириться — не надо. Упрашивать тебя не собираюсь. Пусть все остается, как было. А если хочешь знать, речь идет вовсе не о тебе и не обо мне, а о группе. Раз в группе началась ссора, добра не будет. Не болеешь ты за свою группу, а о себе только думаешь!

— Тоже мне болельщик нашелся! — насмешливо протянул Мазай. — Свертывай в сторону, а то меня тошнить начинает.

— Я давно знаю, что ты на грубости мастер, — невозмутимо ответил Жутаев. — На это большого таланта не требуется.

— Ты бы лучше замолчал, по-дружески прошу, ведь все равно тебя никто не слушает.

— Замолчу, не беспокойся. Можешь не просить. Не хочешь слушать — не слушай, а я о всех наших делах и о тебе буду говорить. Буду говорить все, что думаю. Хочешь — обижайся, хочешь — нет: твое дело.

Жутаев круто повернулся и пошел к цеху. А Мазай крикнул вслед:

— Давай разговаривай! Я не боюсь. Знаешь, друг, как тебя девчонки зовут? «Прилизанный»!

Жутаев обернулся и покачал головой:

— Эх ты, у самого не хватает под фуражкой— у девчонок пошел занимать! Так, что ли?

Мазай растерялся, и последнее острое слово осталось за Жутаевым. Пока Васька собрался с мыслями, Жутаев уже вошел в цех.

Поведение Мазая во время чтения письма из МТС возмутило Олю, и она решила при первой возможности поговорить с ним, да даже и не поговорить, а просто сказать, что вел он себя очень плохо и ей было стыдно за него. Из подслушанного разговора Оля поняла, что Мазай настроен сейчас воинственно и говорить с ним бесполезно. Но не говорить она не могла и решила отвлечь Мазая от мыслей о Жутаеве, а потом, когда он успокоится, высказать все.

Мазай и не заметил, как Оля тихонько подкралась к нему и закрыла ладонями глаза.

— Колька, брось! — прикрикнул Мазай. Он был далеко не в игривом настроении и не желал играть в отгадки. К тому же он был уверен, что это Коля, любивший такую игру. — Пусти, тебе, говорят!

Но руки на его глазах не разжимались. Он быстрым движением освободил голову и, увидев перед собой Олю, смутился;

— А я думал — Колька. Чего тебе?

Она передернула плечами:

— Ничего. А просто так разве нельзя подойти?

— А чего без дела?

Оля обиделась:

— Ну тебя, Васька! Какой-то ты… даже говорить не хочется. То пристает, то грубит. Характер у тебя — не позавидуешь!

— Вон у Жутаева не характер, а сахар.

— Во всяком случае, не твоему ровня. И, конечно, Жутаев не стал бы так вот грубить.

— Ну и ступай к нему! А меня не трогай. И так — то книжку у него взяла, то в столовую норовит вместе пойти. Думаешь, не вижу?. Да? Все вижу.

— А мне такой контроль не нужен, товарищ староста, я сама себе хозяйка и знаю, у кого книжки брать и с кем в столовую ходить. И не указывай мне больше! Потому как это никого не касается.

Мазай окинул Олю злым взглядом, отвернулся, не спеша поднялся и молча направился к цеху.

Олю обидела и смутила эта выходка Мазая. Она привыкла к грубости Васьки, но такое «презрение» и ей было в диковинку. Оля была уверена, что «презрение» деланное, ей не хотелось, чтобы этим закончился их разговор. Кроме того, что она намеревалась ему сказать, теперь ей нужно и упрекнуть его в нетоварищеском отношении.

Она окликнула Мазая. Но тот шел, делая вид, что не слышит. Тогда Оля на цыпочках догнала его, сорвала с головы фуражку, со смехом опрометью бросилась за штабель и крикнула, выглядывая из-за опок:

— Лови! Поймаешь — отдам.

Мазай остановился, соображая, что предпринять, и с обычным видом безразличия подошел к штабелю.

— А ну, отдай! Нечего…

— Возьми.

— Слышишь, отдай фуражку!

— А я сказала: поймаешь— отдам.

— Брось дурить! Давай! Мне некогда, идти нужно. Будет тебе! Давай, что ли, фуражку!

Уловив в голосе Мазая раздражение и увидев, что Васька начал хмурить брови, она поняла, что именно сейчас, когда он злится, она может, поддразнивая колкими фразами, высказать ему все-все. А Васька, может быть, и не стал бы сейчас слушать, но его фуражка у нее. Вот ведь в каком дурацком положении оказался! Оля не смогла удержаться и расхохоталась.

— Чего смеешься? — недовольно спросил Мазай.

— Весело, потому и смеюсь…

— Я долго должен тебя уговаривать?

Оля согнала с лица улыбку и стала шутливо просить:

— Поймай, Вася! Ну, поймай, чего тебе стоит! А? — Она сняла берет, надела фуражку и состроила пренебрежительную мину. — Все равно, хоть и захочешь — не поймаешь. Потому что ты сейчас злой. Если вылить на тебя кружку воды, то она зашипит и пар пойдет. Ручаюсь!

— Ничего я не злой. Давай фуражку.

— Нет, злой. А когда ты злющий, то становишься таким неуклюжим, как медведь. Да-да! Вот и сейчас у тебя ловкости не больше, чем у медведя. Ты бы и отнял, да не сумеешь.

— Ольга, отдай! — угрожающе прикрикнул Мазай. — Дура! Ребята увидят — смеяться будут.