Таким образом, далее мы переходим в область еще не исполнившихся предсказаний, рассказывающих нам о будущем России и мира. Как все эти десятилетия полагали монархисты, явление Державной иконы предвещает будущее восстановление монархии в России. Судя по всему, эта точка зрения до сих пор отстаивается представителями монархического движения, правда уже не с таким увлечением и напряженным ожиданием, как 1990–2000-е годы, когда реставрация монархии казалась вполне возможным событием. Толкование явления Державной иконы как пророчества о возрождении традиционной России, существовавшей до Февральской революции, ставшей началом крушения империи и пути к Октябрю и Бресту, выглядит достаточно интересным и вполне правдоподобным и актуальным толкованием. Так, подобные предания были известны уже относительно захваченной турками Византийской империи: «Согласно одному из них, записанному английским путешественником Дж. Бэнтом в 1883 г. на о. Наксос со слов епископа Паранаксийского Григория, патриарх Геннадий Схоларий на одной из литургий, которые служились уже после взятия турками Константинополя, утешал христиан тем, что несмотря ни на что “царский венец сохранен, Церковь должна сохранять его до тех пор, пока царство не будет восстановлено”. Согласно другому повествованию, извлеченному С. Ламбросом из древней рукописи, «венец и скипетр Константина Палеолога сохранила и хранит Пресвятая (Дева), “пока не будет помилован несчастный народ христиан”»[116]
. Похожие представления мы находим и во Франции, которая еще в 1638 году была посвящена Деве Марии королем Людовиком XIII, во многом в ознаменование побед королевской армии над гугенотами и окончания периода гражданских смут. В своем указе король объявлял, что «принимая Пресвятую и Славную Деву как особую покровительницу нашего царства, мы особым образом посвящаем нашу персону, наше государство, нашу корону и наших подданных»[117]. Таким образом, идея Девы Марии как хранительницы христианского государства представляется довольно традиционной, и история явления Державной иконы и ее монархическое толкование вполне органично вписываются в эту традицию.Однако очевидно и то, что идея восстановления монархии сейчас кажется российскому обществу, в том числе православному, уже не столь привлекательной, как в эпоху тотального социально-экономического кризиса в 1990-е годы. Возможно, что российская монархия уже никогда не будет восстановлена и что самая идея ее реставрации уже потеряла политический смысл. Вероятно, сейчас было бы разумным предложить другое толкование явления Державной иконы, более близкое к его первоначальному пониманию — ее явление символизировало не восстановление Российской монархии, а будущее восстановление Российского государства и исторической России.
Империя и имперская монархия были институтами, заимствованными из римского и византийского прошлого и напрямую связанными с идеями всемирной монархии и «цезарепапизма», контроля государства над Церковью. Идея империи получила развитие уже в эпоху эллинизма в трудах таких авторов, как Диотоген, Стенид и Псевдо-Экфант. В их трактатах царь рисуется как «одушевленный закон», образ Бога, фигура, занимающая промежуточное положение между Богом и миром и в некотором смысле являющаяся богом для своих подданных[118]
. На христианскую почву эти идеи были перенесены церковным историком Евсевием Кесарийским (263–340). В своей речи, посвященной тридцатилетию воцарения Константина, Евсевий «проводит параллель между Божественным Словом — Логосом — как архетипом и Константином как образом Логоса; так, на одном уровне Логос приготовил Царство Небесное для Отца, и на более низком уровне Константин ведет всех людей на земле к Логосу. Христианский император, в отличие от его языческих предшественников, не может сам быть богом, но он может быть определен как вице-регент Бога на земле, его друг и образ Логоса как посредника между Богом и творением»[119].На русскую почву эти идеи были перенесены вместе с византийским имперским наследием и концепцией «Третьего Рима», выдвинутой псковским старцем Филофеем в его посланиях Великому князю Василию III, написанных в 1523–1524 годах[120]
. Он полагал, что Московское царство, как единственное независимое православное государство, имеет полное право именоваться «Третьим Римом». Основное значение Филофей придает сохранению в Москве православной веры и государственной независимости — первый Рим пал, совратившись «в ересь Аполлинария», Константинополь был покорен мусульманами и единственным хранителем истинного христианства осталась Москва, которая и будет им до конца времен. Впоследствии концепция «Третьего Рима» получила в России широкое распространение, фактически став основой официальной идеологии целого ряда русских царей.