Традиция, трансгрессия, компромисс

Можно заметить, как в таких беседах дискурсивное развитие темы формирует отношения между собеседниками. Лингвисты описывают это как становление субъектной позиции: «…мы помещаем себя лицом к лицу с другими, с которыми мы развиваем и тщательно выстраиваем осмысленный дискурс. Мы проявляем внимание к идеям и чувствам других и оцениваем их способности, их институциональный статус, их положение по отношению к нам. Мы не только настраиваем и корректируем наши собственные идеи и чувства, мы также помещаем друг друга в определенные (и изменяющиеся) дискурсивные позиции… Позиционирование выполняется в интерактивном режиме и учитывает не только цели говорящих, но и интерпретации других участников разговора, а также оказываемое на них влияние» [Eckert, McConnell-Ginet 2003: 157].

В ходе рассмотренного разговора старшая женщина ищет и находит приемлемую для себя субъектную позицию – роль наставницы. В то же время она находит способ передачи своего понимания и выводит общее правило, которое может служить сценарием: домовой на «вашем городском языке» – это ангел-хранитель.

Рассказы и гендерная идентичность

Идентичность – как гендерная, так и возрастная – играет большую роль в выборе субъектной позиции в беседе. Рассказчица из вышеприведенного примера, став большухой, отвечала за духовные вопросы жизни семьи и сообщества; теперь, отойдя от большины, став старухой, она выступает в роли наставницы, а не хозяйки. У нее больше нет права полновластно распоряжаться, но есть мудрость и жизненный опыт, которым от нее можно научиться. Возможно, фольклористы обычно попадают к таким женщинам именно потому, что последние позиционируют себя как источник знания о том, как действовать в мире сил.

У нас есть свидетельства о том, что пожилые мужчины, большаки-старики, выполняли ту же роль духовных наставников. Например, в 2009 году студент из Санкт-Петербургского университета спрашивал мужчину 1933 года рождения, слышал ли тот о лошадях, которые останавливались перед крестом (то есть перед погостом, церковью или часовней) и отказывались двигаться дальше. Мужчина ответил, что с ним этого никогда не случалось, но он об этом слышал. Он объяснил, что так происходит с теми, кто не верит в Бога, и что лошади тронутся, только если помолиться. Он спросил юношу, знает ли тот, как молиться, и затем стал учить его, как осенять себя крестным знамением. После этого старик рассказал ему, что если тот заблудится в лесу, то должен молиться определенным деревьям (березе и ели), чтобы найти дорогу обратно. Он демонстрировал, как человек обнимает дерево и говорит нараспев:

«Обними меня! Не забудь ты меня!» Как молитву все равно пропоешь. «Выведи меня из беды, направь на верный путь-дорогу. Дорогу направишь – я не забуду никогда». С этой молитвой я всегда выходил. И с этой молитвой весь район выходил, что я тебе говорю. Вот запиши. Вот. Это нехто ишшэ не знает, таких стариков пожилого возраста, кроме меня. А я от стариков научилсэ. А стариков мало таких было в деревне. (Архангельская область, Мезенский район, ФА, DV09_Arch-Mez_038)

Мужчина подчеркивает, что это знание он перенял от стариков. Так же как и Вера Игнатьевна, в разговоре с младшим мужчиной он принимает субъектную позицию наставника: для него, как и для Веры Игнатьевны, эта роль определяется его и интервьюера возрастными и гендерными статусами. Содержание прескрипций также может быть обусловлено гендером. То, чему учит мужчина мужчину, относится к пути, перемещению в чужом пространстве, женщина же наставляет младших женщин обращению со скотиной и ведению хозяйства. Каждый учит тому, что он испытывал в жизни и в чем он приобрел опыт, тому знанию, которым он по своему статусу должен располагать.