Традиция, трансгрессия, компромисс

Большинство интервью, которыми мы располагаем, записано от женщин, но есть несколько глубоких интервью, проведенных студентами с деревенскими мужчинами. У нас нет достаточных данных для обобщений, касающихся различий между мужскими и женскими рассказами о сверхъестественном, но можно предложить ряд замечаний, основанных на имеющихся наблюдениях. Так, мужчины больше, чем женщины, уделяют внимание тому, каким образом они узнают, что рассказанное является правдой. Они часто перечисляют источники или подчеркивают, что их знания основываются на их собственном опыте; в других случаях они подходят к рассказу о событиях с «объективной» точки зрения, как если бы это был научный эксперимент. Такая объективность кажется им важной: они не считают, что их историям безусловно поверят. Например, в интервью о молитвах, обращенных к деревьям, рассказчик пять раз повторяет, что знает об этом по собственному опыту (используя именно эти слова или их синонимы), и три раза упоминает тех, от кого он получил это знание, подчеркивая авторитетность своих источников. В историях, рассказанных женщинами, стремления к доказательству достоверности сведений мы не обнаружили.

Другие мужчины-нарраторы излагали свои истории как свидетельские протоколы, не стремясь убедить слушателя в достоверности сказанного. Например, в интервью, записанном в 2006 году в Сямженском районе Вологодской области, мужчина 1933 года рождения очень подробно рассказывает студенту, как его вылечили от порчи, из-за которой он на два года потерял психическое равновесие после смерти жены (которая также случилась по причине порчи). В его рассказе о магическом лечении, проводившемся соседкой, почти не упоминалось о его собственных чувствах. Рассказчик предоставляет достаточно информации, чтобы этот опыт мог повторить кто-то другой, и обращает внимание на это: «А порошка этого нет, дак оно, говорит, необязательно – что вот, выписывала она, который порошок, не обязательно. Вот такие вот дела» (ПА, SiamD-Txt1-54).

Напротив, женщины, с которыми мы беседовали, обычно предполагали достоверность истории и общность верования. Для них самое важное в таких историях – чувства, которые испытывают очевидцы событий, и отношения, которые устанавливаются или подтверждаются посредством рассказов о них. В своем исследовании меморатов и фабулатов пожилых британок Джилиан Беннет обнаруживает сходные результаты: «Общество, в котором они выросли, учит их, что идеальный представитель их пола – это интуитивный, мягкий, скромный человек, приспособленный скорее к выполнению опекающей и поддерживающей роли, нежели к прямому действию, независимому мышлению или занятости собой… Предчувствия и телепатия так высоко ценятся ими потому, что относятся к области интуиции; потому, что эти явления происходят сами по себе, а не являются результатом активной погони за знаниями; и потому, что они расширяют человека от себя до ближнего круга семьи и друзей. Это чувства, связанные с другими людьми и для других людей, – проявление любви к другим, не одолеваемой ни временем, ни расстоянием, любви, которую чувствуют в самой глубине сердца, где ничто не может поколебать ее могущество» [Bennett 1987: 29 – 30].

Представление о себе русской женщины первого и второго советских поколений отличается от приведенного Беннет описания британок, однако и те и другие демонстрируют схожие причины, мотивирующие к рассказам о сверхъестественном. Рассказывая такие истории, женщины подтверждают ценности любви, интуиции и веры и таким образом воспроизводят и передают социальный порядок, в основе которого, в частности, – созидание отношений между живыми и мертвыми членами рода, поддержание отношений с высшими силами, а также защита семьи от сил враждебных. Женщины, которые родились в советское время, не имеют обыкновения скромно держаться в тени, как это свойственно британкам, – они гордятся своими трудовыми достижениями; но и они придают большую ценность человеческим отношениям. Их жизнь разворачивается в двух жизненных мирах. Один – мир повседневности, в котором значимы успех, стремление к достижениям и желание получить признание, ревнивое отношение к успеху других, а также и магические тактики для удержания социального баланса. Другой мир – метафизический: здесь значимы эстетические и ценностные универсалии и смыслы: любовь, Бог и судьба. Истории о сверхъестественном относятся преимущественно к этому плану, хотя в некоторых историях эти планы могут пересекаться.