Традиционализм и реформизм в советском политическом пространстве: формы и функции (1953–1991 гг.)

Корреляцию значений культа в разрезе адаптации впервые показал Л. В. Максименков, обращаясь к заседанию Президиума ЦК 10 марта 1953 г. Предположение автора о первичной предназначенности персонального культа Маленкова, как и его быстрое отсечение, дополняется заключением автора об интуитивном выборе наследниками коллективности руководства. Осуждая визуальные атрибуты персонального культа Маленкова, Президиум в целом ориентировался на культ Ленина и культ компартии. Перемены в интерпретации (весна-лето 1953 г. – персональный культ, с 1956 г. – деспотизм) неизбежно затрагивали идеологическую и административную сферы. К первой относились культовые ритуалы в идеологии, литературе, искусстве. В административном плане культ трактовался как отсутствие коллективного руководства, репрессии и произвол карательных органов. Преодоление последствий культа подразумевало принятие мер по ликвидации «извращений» на этих двух направлениях. Такое достаточно поверхностное определение, считает автор, привело к тому, что преодоление реальных, а не фиктивных последствий заняло долгие десятилетия. «При этом, – заключает Л.В. Максименков, – новые культы без изменения унаследуют многие вербальные атрибуты, коды, каноны, защитные механизмы и карательные прерогативы культа Сталина, а также семена его же саморазрушения (гротеск, абсурд)»[65].

Часть авторов подчеркивает значимость культа как морального критерия праведности, «правильности» правителя. «Культовый Сталин заполнял репрезентационный вакуум советской национальной идентичности, то есть выполнял конструктивную функцию свода, собиравшего под собой различные этнотерритории»[66]. В таком плане по инерции он продолжал выполнять функциональную миссию, поддерживая адаптивные возможности системы, влияя «правильностью» на способ обретения и поддержания формата власти наследниками Сталина. Однако достаточно быстро выявились различия, что предопределило расхождения относительно меры очищения от «извращений». Борьба за власть, расчеты Берии, его секретные записки в Президиум ЦК о преступлениях именно Сталина (включая «дело об убийстве Михоэлса»[67]) разрушали принятый формат. Вопрос о преодолении культа нельзя было связывать только с пропагандой и возлагать ответственность за культ на региональные кадры и Агитпроп.

По мнению Д. М. Фельдмана, термин «культ личности» – идеологическая уловка, новая пропагандистская схема из четырех попарно связанных идеологем, представляющих своеобразный четырехугольник: культ личности, репрессии, коллективное руководство, реабилитация. Первые две идеологемы характеризовали сталинское прошлое и наделялись негативным значением, вторые обозначали настоящее и будущее и имели позитивный характер. Логической конкретности в этих терминах не было. Иллюзия понимания создавалась благодаря распознаванию многократно виденного и потому казавшегося известным, в силу чего и понятным. Характерно, что из трех возможных идеологем -«культ Сталина», «культ личности Сталина» и просто «культ личности» – был выбран последний[68].

Политические ритуалы и символы, отражая потребность постсталинского руководства в адаптации, служили индикатором интенсивности этой потребности. Концепция В. Тэрнера[69] – надежное основание анализа трансформации символических образов на рубежах изломов и становления новых систем в ментальном пространстве. В 1953 г. размерность значения символики в ряду других параметров системы (борьба за власть, внешнеполитические акции, состояние силовых ведомств) снижается, и в то же время растет разброс значения символики. Часть символов и знаков сталинской политической культуры отступает. Система освобождается от социальных покровов, в которые была «одета». Прекратился поток «писем вождю», исчезли Особое совещание (ОСО), «тройки», Ансамбль песни и пляски НКВД. Частичная реабилитация совмещалась с чистками, арестами, нейтрализацией «банды Берии», депортациями. Так, в Ростов на должность зав. отделом науки обкома КПСС был перемещен Ю. А. Жданов. Осенью 1953 г. к восьми годам тюрьмы был приговорен сын покойного вождя – Василий Сталин (по воспоминаниям сестры, он долго не мог поверить в происходящее). Размывались привычные литеры – АСА (антисоветская агитация); АСЭ (антисоветский элемент); ВАД (восхваление американской демократии); ЖВН (жена врага народа); КРД (контрреволюционная деятельность); СОЭ (социально опасный элемент); ЧСВ (член семьи врага народа) и др. Однако, как и прежде, в предметах и изображениях искали профиль Троцкого, в текстах не допускались переносы, относящиеся к Ленину, Сталину, другим вождям[70].

Ритуал сохранял черты священнодействия – соразмерность расположения «вождей» у гроба Отца, речевой порядок на трибуне, Мавзолее, соотнесенность портретов современному статусу.