Читаем Традиционное искусство Японии эпохи Мэйдзи. Оригинальное подробное исследование и коллекция уникальных иллюстраций полностью

Тот же самый художник затем изобразил нам пейзажик; но едва ли стоит упоминать о том, что японские пейзажи уступают своим очарованием изображениям птиц, рыб, насекомых и цветов.

Теперь свое место перед бумагой занял старый живописец цветов, о котором я говорил выше. Он какое-то время смотрел на лист, как будто мысленно изображал на нем композицию цветов, уже сложившуюся у него в уме, и, как предыдущий художник, поставил на бумаге две или три точки углем. Потом взял на кисть немного зеленой краски и приступил к раскладке там и тут листьев пиона. Листья появлялись от одного только его прикосновения кистью к бумаге. Но притом что он время от времени несколько изменял тон краски на кисти, все части листа получались одного и того же оттенка. Новой кистью он изображал красные цветы пиона, оттеняя каждый лепесток с помощью небольшого количества воды на бумаге до того, как вода успевала полностью впитаться.

Сворачивая бумагу от нижнего ее края (так делают все художники для продолжения работы в верхней части листа), пожилой художник рисует лепестки распустившегося бутона. Теперь жидкой тушью он изображает одновременно цветы и бутоны магнолии, затем располагает композицию из розовых лепестков, напоминающих цветы миндаля, а в конце формирует композиции красной массы таким манером, чтобы она выглядела как торчащие лепестки бутонов алых цветов.

Пятна краски, нанесенные таким способом, тщательно распределяются в строгом соответствии с законами составления композиции. Стебли растений протягиваются с таким расчетом, чтобы соединить воедино все разрозненные элементы картины. Японские художники овладели такой техникой безукоризненно. Дальше добавляются чашечки цветов, потом наступает очередь тонкой доработки изображения, заключающейся в нанесении жилок на несколько листьев, тут и там добавляются штрихи краской неразбавленного цвета, а также темные точки. Исходя из моего знакомства с творчеством европейских художников, я сомневаюсь, что кто-то из них мог бы создать набросок такого уровня совершенства за промежуток времени, достаточный нашему японскому художнику для сотворения своего шедевра. И невзирая на то что меня учили профессии чертежника и в молодые годы мне как раз пришлось изучать растения и рисовать цветы, приходится признать свою неспособность к сотворению настолько стремительно рисунка, сравнимого с чудом, явившимся сегодня нам.

Молодая дама, которая, насколько я понял, числится художником-флористом при императрице, как раз изобразила небольшой желтый цветок. Но он выглядит так, будто его только что купили на цветочном базаре, так как корни этого цветка остаются завернутыми в бумагу. На составление этого наброска у дамы ушло минут десять. Она уступила место молодому человеку, нарисовавшему утку в полете. При этом он использовал технику живописи, показанную нам автором первого произведения. При этом мастерство, с каким прорисовывалось тело птицы с игрой света, тени и контура, просто поражало воображение. Кисть весьма внушительной ширины наш мастер погрузил в воду и отжал ее пальцами до практически сухого состояния. Затем он погрузил эту кисть в жидкий раствор туши, причем волосяной пучок отогнул наружу таким образом, что он принял форму полумесяца. Выпуклость или центральную часть кисти он теперь на мгновение погрузил в густую тушь, и волосяной пучок самопроизвольно выпрямился. Отделив в сторону два или три волоска, молодой творец погрузил их в темную краску. При этом волоски так и остались торчать в сторону от волосяного пучка. Натренированным движением художник единственным мазком изобразил туловище утки со всеми тенями и обвел его контур. Контур получился за счет торчавших в сторону волосков. А оттенки вышли за счет того, что темная краска не успела пропитать кисть полностью. Теперь появился клюв, за ним лапы, а затем оперение хвоста. Мастер добавил глаз, шею, ноги и несколько завершающих мазков. Так перед нами возник восхитительный набросок утки в полете.

После появления еще парочки или тройки рисунков перед сукном снова становится на колени мужчина среднего возраста, рисовавший одомашненных птиц, и начинает тушью изображать нечто, что все мы принимаем за морской пейзаж. Как предыдущий художник, этот джентльмен наносит одновременно некий фон и прорисовывает контур уже известным нам приемом. После завершения рисунка того, что мы воспринимаем как волны, и когда мы ждем, что художник нарисует в воде рыб или джонки на ее поверхности, он просто добавляет несколько точек и темных мазков. И подписывает свое имя. Затем он поднимает рисунок, чтобы мы его как следует рассмотрели. К нашему изумлению, мы видим вереницу крыс, одна или парочка из которых выделяются из общей массы. То, что мы приняли за морские волны, оказывается только лишь фоном, на котором проступают округлые спины белых крыс; животные возникли из самой белой бумаги.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
Культура древнего Рима. В двух томах. Том 2
Культура древнего Рима. В двух томах. Том 2

Во втором томе прослеживается эволюция патриархальных представлений и их роль в общественном сознании римлян, показано, как отражалась социальная психология в литературе эпохи Империи, раскрывается значение категорий времени и пространства в римской культуре. Большая часть тома посвящена римским провинциям, что позволяет выявить специфику римской культуры в регионах, подвергшихся романизации, эллинизации и варваризации. На примере Дунайских провинций и римской Галлии исследуются проблемы культуры и идеологии западноримского провинциального города, на примере Малой Азии и Египта характеризуется мировоззрение горожан и крестьян восточных римских провинций.

Александра Ивановна Павловская , Виктор Моисеевич Смирин , Георгий Степанович Кнабе , Елена Сергеевна Голубцова , Сергей Владимирович Шкунаев , Юлия Константиновна Колосовская

Культурология / История / Образование и наука