Тот же самый художник затем изобразил нам пейзажик; но едва ли стоит упоминать о том, что японские пейзажи уступают своим очарованием изображениям птиц, рыб, насекомых и цветов.
Теперь свое место перед бумагой занял старый живописец цветов, о котором я говорил выше. Он какое-то время смотрел на лист, как будто мысленно изображал на нем композицию цветов, уже сложившуюся у него в уме, и, как предыдущий художник, поставил на бумаге две или три точки углем. Потом взял на кисть немного зеленой краски и приступил к раскладке там и тут листьев пиона. Листья появлялись от одного только его прикосновения кистью к бумаге. Но притом что он время от времени несколько изменял тон краски на кисти, все части листа получались одного и того же оттенка. Новой кистью он изображал красные цветы пиона, оттеняя каждый лепесток с помощью небольшого количества воды на бумаге до того, как вода успевала полностью впитаться.
Сворачивая бумагу от нижнего ее края (так делают все художники для продолжения работы в верхней части листа), пожилой художник рисует лепестки распустившегося бутона. Теперь жидкой тушью он изображает одновременно цветы и бутоны магнолии, затем располагает композицию из розовых лепестков, напоминающих цветы миндаля, а в конце формирует композиции красной массы таким манером, чтобы она выглядела как торчащие лепестки бутонов алых цветов.
Пятна краски, нанесенные таким способом, тщательно распределяются в строгом соответствии с законами составления композиции. Стебли растений протягиваются с таким расчетом, чтобы соединить воедино все разрозненные элементы картины. Японские художники овладели такой техникой безукоризненно. Дальше добавляются чашечки цветов, потом наступает очередь тонкой доработки изображения, заключающейся в нанесении жилок на несколько листьев, тут и там добавляются штрихи краской неразбавленного цвета, а также темные точки. Исходя из моего знакомства с творчеством европейских художников, я сомневаюсь, что кто-то из них мог бы создать набросок такого уровня совершенства за промежуток времени, достаточный нашему японскому художнику для сотворения своего шедевра. И невзирая на то что меня учили профессии чертежника и в молодые годы мне как раз пришлось изучать растения и рисовать цветы, приходится признать свою неспособность к сотворению настолько стремительно рисунка, сравнимого с чудом, явившимся сегодня нам.
Молодая дама, которая, насколько я понял, числится художником-флористом при императрице, как раз изобразила небольшой желтый цветок. Но он выглядит так, будто его только что купили на цветочном базаре, так как корни этого цветка остаются завернутыми в бумагу. На составление этого наброска у дамы ушло минут десять. Она уступила место молодому человеку, нарисовавшему утку в полете. При этом он использовал технику живописи, показанную нам автором первого произведения. При этом мастерство, с каким прорисовывалось тело птицы с игрой света, тени и контура, просто поражало воображение. Кисть весьма внушительной ширины наш мастер погрузил в воду и отжал ее пальцами до практически сухого состояния. Затем он погрузил эту кисть в жидкий раствор туши, причем волосяной пучок отогнул наружу таким образом, что он принял форму полумесяца. Выпуклость или центральную часть кисти он теперь на мгновение погрузил в густую тушь, и волосяной пучок самопроизвольно выпрямился. Отделив в сторону два или три волоска, молодой творец погрузил их в темную краску. При этом волоски так и остались торчать в сторону от волосяного пучка. Натренированным движением художник единственным мазком изобразил туловище утки со всеми тенями и обвел его контур. Контур получился за счет торчавших в сторону волосков. А оттенки вышли за счет того, что темная краска не успела пропитать кисть полностью. Теперь появился клюв, за ним лапы, а затем оперение хвоста. Мастер добавил глаз, шею, ноги и несколько завершающих мазков. Так перед нами возник восхитительный набросок утки в полете.
После появления еще парочки или тройки рисунков перед сукном снова становится на колени мужчина среднего возраста, рисовавший одомашненных птиц, и начинает тушью изображать нечто, что все мы принимаем за морской пейзаж. Как предыдущий художник, этот джентльмен наносит одновременно некий фон и прорисовывает контур уже известным нам приемом. После завершения рисунка того, что мы воспринимаем как волны, и когда мы ждем, что художник нарисует в воде рыб или джонки на ее поверхности, он просто добавляет несколько точек и темных мазков. И подписывает свое имя. Затем он поднимает рисунок, чтобы мы его как следует рассмотрели. К нашему изумлению, мы видим вереницу крыс, одна или парочка из которых выделяются из общей массы. То, что мы приняли за морские волны, оказывается только лишь фоном, на котором проступают округлые спины белых крыс; животные возникли из самой белой бумаги.