Траектория полета

На секунду я остановилась на пороге столовой, чтобы полюбоваться сервизом в застекленном буфете. Восстановленный чайник с фарфоровой пчелкой на крышке красовался на самом почетном месте. Талантливый реставратор проделал потрясающую работу, и следы склейки мог заметить лишь тот, кто знал, где их искать. Я иногда думала, что Мейси, Берди и я можем сравнить себя с этим чайником. Наши трещины – доказательство того, что мы выжили, и видны они только тем, кому мы позволяли приблизиться к себе достаточно близко.

Я искала в ящике крем, когда в кухню вошла Мейси. Увидев ее лицо, я выпрямилась.

– Мейси! Что с тобой?

– Флоренс просила меня принести его сегодня на Фестиваль, чтобы дать почитать другим пчеловодам… – Она села за стол и положила перед собой толстый блокнот. Я сразу узнала второй том дедушкиного дневника, который он вел с тех пор, как мы его знали. – Когда Берди вернулась из больницы и мы готовили для нее комнату, я сунула дневник в книжный шкаф. А сейчас, вытаскивая с полки, уронила его, и что-то выпало. Не знаю, как не заметила раньше. Наверное, прилипло к задней обложке.

Она протянула мне старый конверт. Я села рядом с ней и стала его разглядывать. Иностранная марка с надписью на иврите. Обратный адрес – абонентский ящик в Иерусалиме. Адресовано Неду Бладворту в Апалачиколе. Я долго смотрела на конверт, не зная, что с ним делать. Мейси раскрыла его там, где он был надрезан, достала письмо и передала мне.

Слова отпечатаны на официальном бланке. В заголовке – черный логотип из шести длинных треугольников и ленты, изогнутой в виде буквы S, и слова Yad Vashem.

– Прочти, – сказала Мейси.

Уважаемый мистер Бладворт!

Отвечая на ваш запрос: ваши показания и сопутствующие документы, которые вы предоставили, чтобы начать расследование по делу Жиля Мутона, будут вечно храниться в архивах Мемориала «Яд ва-Шем» и служить целям исследования, образования и увековечивания. Мемориал «Яд ва-Шем» присуждает титул Праведника мира в тех случаях, если запрос на присуждение этого титула тому или иному лицу будет поддержан твердыми свидетельствами, удовлетворяющими принятым критериям.

Искренне ваш…

Я смотрела на имя и подпись и не могла разобрать их сквозь слезы.

– Это дедушка написал им о Жиле. Он собрал документы и свидетельства, необходимые, чтобы Жиль получил признание за его деятельность во время войны.

– Тайно, – добавила Мейси. – Он, наверное, ездил во Францию, чтобы собрать эти сведения. А дома, должно быть, сказал, что едет навестить других пчеловодов. А мы и не знали.

Мейси положила письмо на стол, разгладила бумагу ладонью, и мы прочитали его еще раз вместе.

Мы молчали, однако, я уверена, обе думали сейчас об одном и том же: о грехах и расплате и о том, на что человек готов идти в попытке хоть как-то искупить свою вину.

– Как думаешь, Берди знает? – наконец спросила я.

Мейси покачала головой:

– Нет. Мы должны ей сказать. Может, это принесет ей успокоение.

– Может, это всем нам принесет немного успокоения, – добавила я, думая о потере, которая никогда не будет нами осознана во всей ее полноте.

Взявшись за руки, мы вышли во двор, где светило яркое солнце и звенели веселые крики детей. Мы долго стояли, не размыкая рук, в память о нашем общем детстве и в память о дедушке, который нас вырастил и научил тому, что любовь и прощение зависят друг от друга, как луна и прилив. Одно не существует без другого.

Подошел Джеймс, и Мейси отпустила мою руку. Вместе с ним мы пошли к пасеке, где запах гари давно сменился свежим ароматом летней травы и цветов.

Джеймс однажды спросил меня, чего мне все это стоило. Я не верила тогда, что мои решения имеют цену. Но они, конечно, имеют. Каждый уход и каждое прощание имеет свою цену. И за воссоединение мы платим отброшенной гордостью и новым умением прощать.

Я часто думаю о Жиле Мутоне. Не о его смерти, но о его смелости. Я замечаю ее в Бекки и радуюсь, что его наследие продолжает жить. Что он не забыт.

Возле нас кругами летала пчела, напоминая мне о пчелках на фарфоре. Джеймс поцеловал меня, а пчела, описав еще один круг, улетела в широкое летнее небо. Я смотрела ей вслед, думая о бесчисленных полетах, цель которых всегда одна – ее дом.

Благодарности

Лучшее в работе над романом – кроме, разумеется, удовольствия поведать свою историю читателю – это встречи с замечательными людьми, готовыми щедро делиться знаниями и временем. Я многому научилась, пока писала «Траекторию полета», и хочу поблагодарить тех, кто помог мне разобраться во всем, чего я не знала, и сделал процесс обучения по-настоящему увлекательным.