Траектория полета

Сестра выбежала из комнаты за мобильным, а я поговорила с оператором. Только повесив трубку, я заметила, что Берди держит дедушку за руку, осколок блюдца зажат между их ладоней, и мать напевает, успокаивая его.

Вернулась Мейси, и мы уставились друг на друга, позабыв о раздорах.

– С ним все будет в порядке, – проговорила я, хотя и не была уверена. Хотела, чтобы сестра в это верила. – Он уже успокаивается.

Мейси кивнула. Взгляд ее скользнул по Берди и их с дедушкой сжатым рукам. Берди продолжала напевать. Сестра повернулась ко мне:

– Опять та же мелодия. Что за песня?

Та же смутно знакомая мелодия, которую Берди напевала прошлым вечером, когда мы укладывали ее в постель.

«Скорая» и Лайл прибыли одновременно. Было решено везти дедушку в больницу на обследование. Мы с Мейси собрались ехать следом на моей машине и стояли возле открытой двери «Скорой», когда его туда заносили. Дедушка, казалось, искал кого-то глазами, и когда увидел Флоренс, попытался махнуть ей рукой.

– Все будет в порядке, Нед, – сказала она. – Обещаю, что хорошо позабочусь о твоих пчелах.

Выражение его лица тревожило нас. И не только из-за бескровной бледности его кожи, а еще из-за странного взгляда – в нем был не страх, не боль и не сожаление, а нечто больше похожее на выражение глаз человека, проигравшего битву. Дедушка взглянул на меня перед тем, как санитары закрыли дверь, и пошевелил губами. Я долго смотрела вслед удаляющейся машине, пока не поняла, что он пытался проговорить: «Нет».

Глава 15

«Если пчелы застанут вас, когда вы забираете их мед, вашим первым инстинктом будет бежать. Не делайте этого. Пчелы летают гораздо быстрее, чем вы бегаете, и ваш побег их только сильнее разозлит. Но главное, вы не получите то, зачем пришли. Что значит пара укусов в сравнении с драгоценной добычей?»

Из «Дневника пчеловода» Неда Бладворта

Мейси

Когда Мейси ехала домой с работы по мосту Горри, пересекающему залив между Апалачиколой и Истпойнтом, она в очередной раз напомнила себе о том, почему не покинула родной город, несмотря на все ее здешние невзгоды. Даже сейчас она все еще любила и эту воду, и жестяные крыши, и выгоревшие на солнце крашеные двери, этот влажный воздух и сладкий аромат соли, который наполнял ее машину, когда было достаточно прохладно, чтобы опустить окно и выключить кондиционер.

Она любила слушать местный говор; слова здесь звучали медленно и густо, как мед. В детстве она не понимала, что так говорят далеко не все жители Мексиканского залива, и впервые узнала об этом, только когда училась в Университете Флориды в Гейнсвилле. Говор Апалачиколы Мейси любила больше других. Родство с этим городом она чувствовала так сильно, будто по ее венам текла соленая вода залива, а белоснежный песок, как балласт, лежал на сердце.

А больше всего Мейси любила здешние цвета. Залив Апалачиколы переливался белым, голубым и синим. Мерцал, озаряя все вокруг благословенным сиянием.

Даже после всего, что случилось, маленький городок, дремлющий под сенью древних дубов, по-прежнему оставался городом ее мечты. И, возможно, она таила на Джорджию обиду еще и за то, что та уехала. Отринула то, что Мейси ценила больше всего на свете. Мейси старалась не думать, что сама же и велела Джорджии уехать. Наверное, отчасти хотела, чтобы сестра сопротивлялась, просила о прощении и каялась. Однако ей следовало знать, что Джорджия обладает для этого слишком сильной волей. Именно это она ненавидела в сестре больше всего. Именно это она больше всего в ней любила.

Не давая себе в том отчета, Мейси поехала не по обычному для нее пути, однако поняла, куда едет, лишь когда остановилась у ворот кладбища. Припарковавшись на траве, она еще почти минуту не выключала мотор.

Маленькая белая собачка без ошейника перебежала дорогу и посеменила вдоль ограды. Мейси часто останавливали приезжие, спрашивая, не знает ли она, чья это собака. И не сразу верили, когда она отвечала – в Апалаче собаки свободно бегают без поводка и ошейника. И это тоже она любила в своем городе – здесь всякое живое существо само находило дорогу домой.

Мейси вышла из машины, еще не зная толком, что собирается делать. Посмотрела сквозь ржавую узорную решетку. Старое кладбище было почти музеем. Под величественными дубами и свисающими гроздьями мхов лежали основатели города, солдаты Конфедерации, жертвы желтой лихорадки и кораблекрушений. А на маленьком участке под тонкой ладонью пальмы – ее годовалая дочь, Лилианна Джой.

Мейси приходила сюда в день рождения дочери и на Рождество, но никогда – в другое время. Горе стало для нее почти неизлечимой инфекцией, гноящейся под повязкой. Посещение могилы Лилианны срывало повязку и обнажало страшную рану.