Трагедии моря

Люди не пощадили даже маленького зеленокрылого чирка — самую миниатюрную из уток восточного побережья^{37}. Об этом поведал нам Одюбон: «Ничто так не радовало американского охотника-спортсмена, как прибытие стай этой красивой маленькой уточки… Вот он видит приближающуюся издалека… стаю зеленокрылых чирков… Ба-бах! — гремят один за другим два выстрела, и вот уже тут и там подергивают лапками сбитые чирки, а один крутится на воде в предсмертной агонии; несколько птичек с подбитыми крыльями молча спешат спрятаться в каком-нибудь укрытии; какой-то чирок, получивший единственную дробинку в голову, пытается, неровно взмахивая крылышками, подняться вертикально вверх, но тут же с плеском шлепается в воду. Охотник вгоняет в оба ствола новые патроны… перепуганные насмерть чирки снова выравнивают свои ряды и начинают кружить то выше, то ниже, пытаясь, видимо, отыскать то место, где остались их товарищи. Вот они снова пролетают над этим опасным местом и снова получают двойную порцию свинца. Только наступившие сумерки прерывают кровавую бойню, которая обычно продолжается до тех пор, пока охотники не потеряют интерес к поредевшей стае… Я сам был очевидцем того, как один охотник в течение одного дня убил шесть дюжин этих птиц».

В XIX и начале XX века спортивная охота превратилась в не что иное, как разнузданную бойню. Мой родной дед по отцовской линии вместе с тремя компаньонами однажды за субботу и воскресенье настреляли из двухстволок десятого калибра 140 (североамериканских) нырков^{38}, 227 (американских) красноголовых уток, около 200 чернетей^{39}

, 84 черных (американских) утки, около пяти дюжин чирков, а также много другой птицы, чтобы наполнить четырехколесный фургон, который и доставил компанию домой вместе с трофеями. Я храню дома несколько коричневых фотографий, запечатлевших результаты этого далеко не единственного опустошения.

Хотя такая спортивная охота была настоящим бедствием, она все же не могла тягаться с кровавым побоищем, устроенным профессиональными охотниками. В течение 80-х годов прошлого столетия городские рынки и частные мясные лавки в городах Канады и США продали миллионы диких уток и лебедей; к ним следует прибавить еще миллионы протухших из-за нехватки холодильников или не обнаруженных убитых и раненых птиц. В этом большом бизнесе были заняты тысячи профессиональных охотников, оптовых торговцев и прочих посредников. Неплохо наживались и изготовители ружей, дроби и патронов.

Согласно подсчетам, в пик этого поставленного на промышленную основу разбоя ежегодно истреблялось восемь миллионов водоплавающих птиц. К началу первой мировой войны эта бойня — весенняя и осенняя — настолько подорвала численность водоплавающей дичи, что не менее чем десятку видов грозило полное вымирание. В этот критический момент Канада и США совместно разработали законопроект, получивший название Конвенции по охране перелетных птиц. Введение после первой мировой войны запрета на весеннюю охоту и лимитов на отстрел дичи позволило большинству видов уток и гусей в какой-то степени восстановить свои популяции.

Один вид уток — ослепительно яркая каменушка не сумела этого сделать, и ее выживание остается под вопросом. Опоздали защитные меры и для пестрой лабрадорской утки^{40}

. Эта большая черно-белая птица, прозванная «сорочьей уткой», в отличие от всех других уток селилась только на северо-восточном побережье. Гнездилась она на островах залива Св. Лаврентия, на берегах Лабрадора и, возможно, Ньюфаундленда, а зимовала на берегах Новой Англии, вероятно до мыса Хаттерас на юге. Близкая родственница семейства гаг, она вела подобный им образ жизни и равным образом страдала от набегов охотников за яйцами и перьями из Новой Англии и Канады, которые вначале крали птичьи яйца с островных колоний, а затем разоряли гнезда и убивали самок ради их ценного пуха.

По поводу гаг^{41}, первоначально изобиловавших на восточном побережье, натуралист Чальз Таунсенд в начале XX века был вынужден отметить, что «если этому бессмысленному разбою [сбору яиц и торговле пером] не будет положен конец, то количество гаг будет продолжать сокращаться вплоть до их полного исчезновения. В 1905 году на самом южном [существующем] гнездовье на побережье штата Мэн было меньше десятка пар этих птиц… Севернее… на берегу Новой Шотландии, осталась не больше одной-двух [пар] на всем гнездовье; очень мало гаг мы видим на берегах Ньюфаундленда и Лабрадора… где раньше они гнездились в огромном числе… До прихода белого человека — злейшего врага живой природы — индейцы, эскимосы, а также лисицы и белые медведи без церемоний угощались обильной пищей… почти не причиняя вреда… такое естественное изъятие природных излишков не отражалось в целом на численности птиц. Однако в XIX веке разорение этих чудесных птичьих питомников приобрело такой размах, что сейчас от их прежних многочисленных хозяев осталась лишь жалкая кучка».