Трагедия господина Морна. Пьесы. Лекции о драме

Ты, Эрик, ты? Не помнишь, что ли, брата?
Роберта?

Эрик.

Господи, не может быть!..

Роберт.

Не может быть? Пустое восклицанье!..

Эрик.

О, милый брат, меня воспоминанье
застывшее заставило забыть,
что должен был твой облик измениться…
Скорей скажи мне: все ли живы?

Роберт.

                                                Все…

Эрик.

Благодарю вас, дни и ночи!.. Мнится,
уж вижу я — на светлой полосе
родной зари — чернеющую крышу
родного дома; мнится мне, уж слышу
незабываемый сладчайший скрип
поспешно открываемой калитки…
Брат, милый брат, все так же ль листья лип
лепечут упоительно? Улитки
все так же ль после золотых дождей
на их стволах вытягивают рожки?
Рыжеют ли коровы средь полей?
Выходят ли на мокрые дорожки
танцующие зайчики? Скажи,
все так же ли в зеленой полумгле
скользит река? И маленькие маки
алеют ли в тумане теплой ржи?
А главное: как вам жилось, живется?
Здорова ль мать и весел ли отец?
Как брат Давид, кудрявый наш мудрец?
Все так же ль он за тучи молча рвется,
в огромные уткнувшись чертежи?
И кто ты сам? Что делаешь, скажи?
Я признаюсь: мне вид твой непонятен;
в глазах — тоска, и сколько дыр и пятен
на этих кожаных одеждах… Что ж,
рассказывай!

Роберт.

                   Ты хочешь? Пес пурпурный,
скажи — кто я?

Колвил.

                     Вы — честный…

Роберт.

                                          Лжешь…

Колвил.

Вы — честный, но мятежный…

Роберт.

                                          Лжешь…

Колвил.

                                                    Вы — бурный,
но добрый…

Роберт.

                Лжешь!

Колвил.

                           Вы — князь лесной, чей герб —
кистень, а эпитафия — веревка!

Роберт.

Вот это так! Ты, брат, слыхал? Что, ловко?

Эрик.

Не шутку ли ты шутишь?..

Роберт.

                                   Нет. В ущерб
твоей мечте, — коль ты мечтал увидеть
все качества подлунные во мне —
разбойник я, живущий в глубине
глухих лесов… Как стал я ненавидеть
сиянье дня, как звезды разлюбил,
как в лес ушел, как в первый раз убил —
рассказывать мне скучно… Я заметил —
зло любит каяться, а добродетель —
румяниться; но мне охоты нет
за нею волочиться… Доблесть — бред,
день — белый червь, жизнь — ужас бесконечный
очнувшегося трупа в гробовом
жилище…^{106}

Эрик.

            Словно в зеркале кривом
я узнаю того, чей смех беспечный
так радовал, бывало, нашу мать…

Роберт.

Убийца я!

Эрик.

              Молчи же…

Роберт.

                             …бесшабашный
убийца!

Эрик.

           О, молчи! Мне сладко, страшно
над бездною склоняться и внимать
твоим глазам, беспомощно кричащим
на ломаном и темном языке
о царстве потонувшем, о тоске
изгнанья…

Роберт.

             Брат! По черным, чутким чащам, —
живуч, как волк, и призрачен, как рок, —
крадусь, таюсь, взвинтив тугой курок:
убийца я!

Эрик.