Трагедия казачества. Война и судьбы-2

Подъезжая к Лиенцу, я увидел, что на поляне бегали лошади. Я стал присматриваться: «Господи, ведь это мои кони, которых я принимал, объезжал и дрессировал еще в Белграде в 1942 году». Я узнал Шамиля, Абрека, Буслая и своего Бубика. Какими судьбами они сюда попали?

Когда эскадрон уехал из Вены, я тогда лежал в казачьем лазарете с гриппом. Раз кони здесь, то значит и некоторые казаки должны быть здесь. Сердце у меня бьется, я не могу дождаться, когда остановится автобус… Наконец, приехали. Два человека, стоявшие рядом со мной в автобусе, направились в лагерь Пеггец, и я пошел за ними. Иду не спеша, стараюсь себя успокоить.

Когда подошел к воротам, увидел барак с лев?й стороны с надписью по-английски OFFICE. Перед бараком стояли мои бывшие подруги детства: Лидия Кузуб и Надя Федаш. Я крикнул: «Лида!» Они на меня посмотрели, но видно не узнали, т. к. не было никакой реакции. В этот момент ко мне бежал мальчик в полной немецкой форме и громко кричал: «Господин обер, господин обер». Я узнал Сашу. Саше Виноградову было 9 лет, он был сыном донского казака Б. Виноградова, сапожника при главном казачьем штабе южного фронта в Вене. Мать его погибла еще на Дону при отступлении. Он был умный, послушный, проворливый, но, как и все дети, любил играть, и некоторым при штабе это нравилось.

Начальник штаба, полковник Андерсон, прикомандировал его к нам в эскадрон. Отец ему сшил сапожки, а мы ему сделали форму, т. к. он все время хотел быть «казаком». За провинности я ему грозил и говорил: «Саша, ты никогда не будешь настоящим казаком!» Этих слов он очень не любил, и его это очень обижало, но они на него действовали и он слушался.

Подбежав ко мне, он прыгнул мне на грудь и обнял руками за шею. Так мы, обнявшись, несколько минут плакали, не стесняясь один другого. Когда мы успокоились, я его спросил, где отец? Он жалобно ответил, что папу увезли и затем, ударив себя кулачком в грудь, с большой гордостью сказал: «А меня нет! Я им не дался!»

«Как же ты меня узнал, Саша?» «Я Вас издали еще узнал, по Вашей походке и ногам».

Лида и Надя продолжали смотреть в нашу сторону. Саша рассказал, что произошло. Во время насильственной погрузки, отец и сын держались вместе. Когда солдаты начали их бить и насильно вбрасывать в грузовики, то солдатский приклад зацепил отца по голове, и его, окровавленного, бросили в грузовик, затем схватили Сашу и также бросили… Но Саша выскочил, его снова схватили и вбросили, наставив на грузовик штыки так, чтобы никто не смог выпрыгнуть. Саша опять между штыками выскочил, тогда его схватил злой, здоровый солдат за шиворот, дал ему пощечину, приговаривая на чисто русском языке: «Да…, до каких пор будешь выпрыгивать?» И со всей силой бросил Сашу в грузовик. Он упал на пол грузовика и когда очнулся, то грузовик был уже полный, и солдаты закрывали задний кузов. Тогда Саша со злостью бросается прямо на штыки, и один штык вонзился ему в грудь. Саша как-то срывается со штыка и окровавленный, убегает в толпу, а из нее умудряется вырваться и убежать в кусты, около реки Дравы. В кустах он потерял сознание и сколько там пролежал, не знает. Когда он пришел в себя, все уже успокоилось.

Я его попросил, чтобы он сказал, как тот солдат ругался, но он не хотел сказать, сказал, что очень скверно ругался. Саша расстегнул свой френч и рубашку и показал мне грудь, рана была с левой стороны груди, штык чудом вошел косяком. Если бы прямо, то попал бы в сердце. Френч, рубашка, майка, все было в крови, и я попросил все снять и переодеться в гражданскую одежду, но он запротестовал, говоря, что этого сделать не может, т. к. должен показывать этим «демократам»: солдатам и офицерам, что они сделали с нами, казаками. От этих слов у меня что-то застряло в горле, воздуха не хватает… Я его обнял, он, прижавшись ко мне, спросил: «Господин обер, правда я теперь казак?» Я молчал, не мог ему ничего ответить, т. к. меня что-то душило. Тогда он стал дергать меня за куртку: «Да, господин обер? Да?» Я его опять обнял и поцеловал, и со слезами на глазах сказал: «Да, Саша, ты теперь настоящий казак! Ты это заслужил!» После этих слов он подпрыгнул от радости, сорвался и побежал к своим друзьям сказать им новость, что он теперь КАЗАК.

Лида и Надя все еще стояли у барака, я подошел к ним, снял шляпу и темные очки и спросил Лиду: «Что, не узнаешь?» «Ваня, это ты?», — крикнула она. Узнал, что Лидиного папу и Надиного увезли. Лида работала в канцелярии и сама зарегистрировала меня, не хотела, чтобы я заходил, в оффис. После регистрации меня повели в свой барак, в котором жили Лида, ее мама и брат Кока, Надя и ее сестра Люба. Все они помещались в одной комнате.

Через час пришел Атаман, кубанский казак, хорунжий Матвей Кузин, которому уже успел сообщить Саша о моем приезде. Он был рад видеть меня. «Кузя», как мы его потом все называли, был смелым, энергичным, бравым казаком. Своей смелостью он много спас казаков, казачек и детей. Почти все уцелевшие от выдачи, с которыми мне приходилось беседовать, благодарили Кузю и молились за него.