Читаем Трагедия казачества. Война и судьбы-2 полностью

Когда увидели, что народ стал появляться на дороге, мы решили спуститься вниз. Кругом все было разбросано. В канаве стояла машина, застрявшая одним колесом в грязи. Шофер так быстро убежал, что даже ключи оставил в машине. Машина была французская — Рено, Красного Креста. Я открыл задние двери, в ней было несколько коробок хорватских папирос лучшего сорта. Попробовал завести машину, но она не заводилась. Знакомый с механическим делом, я начал с ней возиться, и через двадцать минут она завелась. Но выйти из канавы не смогла и надо было ее выталкивать руками. В канаве лежал полуоткрытый чемодан и рядом граммофон, и разбросанные пластинки. Я взял граммофон и несколько пластинок.

С горем пополам влез в колонну, которая двигалась в полном беспорядке. Строя больше не было, шли и ехали, кто как… Мы, четверо, держались вместе. По дороге к нам в машину пристроилось еще два офицера: царский офицер, есаул Трошин (кубанец), старый эмигрант из Праги и лейтенант Василий Чеботарев (сибиряк). Шесть человек, да еще вещи, это было для такой машины тяжело, но мы как-то продвигались. Не знаю, почему, но эта группа офицеров выбрала меня за старшего. На четвертый день дядя Коля Кузьменко заметил недалеко от шоссе брошенную коробку-машину ЗИС-101, переделанную в полевую радиостанцию.

Дядя Коля много лет проработал на заводе ЗИС, поэтому легко справился с этой машиной, и теперь у нас две машины. С ним сел есаул Трошин и Вася Чеботарев. По дороге я решил подобрать оружие, на всякий случай. Оружия было очень много, выбирай что хочешь. Я погрузил в машину: 6 автоматов, 2 ящика патронов для автоматов, 4 винтовки и один ящик патронов, один ящик ручных гранат (яблочки) и 6 пистолетов с патронами.

Машина опять была хорошо нагружена, хотел положить несколько панцер-фаустов, но передумал. В скором времени это оружие пригодилось. В дороге мы имели два боя из-за дороги. Обе машины ехали вместе. Переезжая постоянно Альпийские горы, я почувствовал, что при спуске с гор, мои тормоза уже не держат, приходится тормозить, помогая мотором, что очень рискованно для муфты сцепления, т. к. ее быстро можно сжечь.

К 20-му мая мы добрались к городку Фельдкирхен, где на горе меня ждал дядя Коля на своем ЗИСе, т. к. я очень отстал. Мы сели отдохнуть и по очереди начали смотреть в бинокль вниз на Фельдкирхен. Мы заметили на дороге шлагбаум перед каким-то зданием. Его поднимает и опускает английский солдат.

Видно, как пешие и конные казаки сдают оружие, также с повозок, вытягивают винтовки и бросают на кучу.

После такой картины я начал нервничать и курить папиросу за папиросой. Ведь у нас, у каждого, пистолеты на поясе. Что делать? Сдать оружие, а потом? Посоветовались, и я всем сказал: «Господа, Вы как хотите, но я сдавать оружие не намерен. Они нас продали большевикам во время и после революции, они союзники Сталина, они могут нас опять продать! Я англичанам не доверяю!»

Есаул Трошин был полненький, маленького роста. После капитуляции он сразу снял немецкие погоны и пилотку, надел черную каракулевую кубанку и повесил царские погоны есаула. В нем еще осталось царское офицерское поведение. Он был монархистом. После моих слов он встал, покраснел и повышенным тоном, как бы приказывая, начал мне говорить: «Хорунжий, как Вы смеете так говорить о наших союзниках. Вы еще молодой, Вы ничего не знаете. Вы вместе с ними воевали в Первую Мировую войну?» «Никак нет», — отвечаю. «Вы вместе с ними воевали во время революции?» «Никак нет», — повторяю. «А Вы знаете, что английский король является родственником нашего Государя?» «Так точно, знаю». «Так вот. Вам не к лицу такие глупости говорить. Кто Вам такие глупости говорил?…». Меня взбесило. Я не привык, чтобы со мной таким тоном разговаривали. Будто меня кто облил кипятком. Я вскочил со своего места, стал перед ним «смирно» и повышенным тоном, чуть ли не криком ему ответил: «Господин есаул, мне говорила история, мне говорили отец и мать, мне говорили живые свидетели английского предательства: полковник Иван Степанович Кузуб, полковник Борис Гаврилович Неподкупной. Вот кто мне говорил, но я тоже знаю, что английский король и во время революции был родственником нашего Государя. Он помог своему родственнику?»

Когда я упомянул имена двух полковников, он заморгал глазами и спросил меня: «А разве Вы их знаете?» «Так точно, я их знаю, они меня воспитывали». Успокоившись, есаул добавил: «Да, я их хорошо знаю, я с ними в Первую и во время революции служил. Вот уже 25 лет, как я о них ничего не слышал…»

Перейти на страницу:

Все книги серии Вторая мировая, без ретуши

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное