Трагедия казачества. Война и судьбы-2

Мы решили половину оружия сбросить в лесу, накрыв ветками, а половину взять с собой. Все оружие из моей машины перенесли в ЗИС, т. к. моя машина Красного Креста. Через некоторое время мы начали спускаться с гор в Фельдкирхен. Дядя Коля попросил меня ехать первым. Подъехали к шлагбауму. Между зданием и дорогой стоял стол, за которым два солдата что-то писали. Около здания с десяток солдат о чем-то весело говорили, смеялись. Около шлагбаума было два солдата и молодая девочка — местная австриячка, хорошо говорившая по-английски. Мою машину проверили и пропустили. Отъехав в сторону, я оставил машину и вернулся к ЗИС-101. Солдат сказал, чтобы оружие, которое у нас есть, мы положили на кучу у дороги, девочка нам это сказала по-немецки.

Куча была уже большая с разным оружием. Я влез в ЗИС и начал передавать оружие офицерам, а они относили и сбрасывали на кучу. Но я все оружие не сдал. Остальное я быстро накрыл чемоданами, рюкзаками и другими вещами. Я вышел из машины и сказал солдату, что это все. Девочка перевела ему, он заглянул в машину, что-то буркнул и стал дальше любезничать с девушкой. Кто-то из офицеров хотел мне сказать, что там еще… Я не дал ему договорить и перебил его: «Там ничего больше нет…»

Солдат пошел к столу, а я спросил у девочки, что будет с нашими пистолетами. Она ответила, если скажут сдать, то сдадите, а если нет, то нет. Все будет зависеть от настроения солдат. Она меня спросила, не из Вены ли я, т. к. у меня венский диалект. Я сказал, что нет, что я казак. Солдат вернулся, поднял шлагбаум и указал рукой ехать прямо по дороге.

Дядя Коля двинулся на своем ЗИСе, а я с Чубом и Володей последовали за ним. Проехав метров 400, мы остановились. Половину оружия мы перенесли в мое Рено. Наш план прошел удачно. Мы радостно начали поздравлять друг друга. Было две причины радоваться: во-первых, мы после такого длинного и мучительного похода, наконец, соединились с 15-м Казачьим Кавалерийским Корпусом, а во-вторых, англичане не отобрали у нас пистолеты. Значит, признак хороший, и нам больше переживать и бояться нечего.

После такого долгого кошмара в дороге, в Фельдкирхене мы сразу заметили полнейший военный порядок и дисциплину.

Машины, грузовики, повозки, конюшни, палатки и т. д. — все это стояло в полном строевом порядке. К вечеру вокруг палаток и в окрестностях разожгли костры. Эхо громко передавало звуки казачьей песни с горы на гору. Можно сразу было по песне узнать где донцы или кубанцы, где сибиряки или калмыки.

Ночь в Альпийских горах очень холодная, но мы как-то в машине за полночь проболтали и не заметили холода. Утром, когда солнце чуть согрело, мы все уснули.

На другой день я встретил своего сослуживца по Русскому Корпусу, калмыка Санжу Уланова. Он был коноводом у моего командира сотни, полковника Склярова. Мы обнялись и расцеловались. Прогуливаясь с ним, мы остановились около его палатки. Из палатки слышен смех и хохот мужчин и женщин. Один женский голос показался мне знакомым. Я вздрогнул. Санжа заметил и спросил меня, что случилось. «Это случайно не Таня?» — спросил я его. «Да, это Таня, а ты ее знаешь? Она приходит сюда с подругами развеселить нас…».

Чувствую, что у меня не хватает дыхания. Какими судьбами она здесь, подумал я. Татьяна Ревуцкая — моя симпатия. Дочь полковника Ревуцкого, похороненного в Белой Церкви в Югославии. Я за ней ухаживал еще с 1942 года. Уже больше года, как я ее не видел. Последняя наша встреча была, когда она приезжала ко мне в гости на место моей стоянки.

Мы вошли в палатку. В палатке три казака, два калмыка и три девушки. Одна из них в форме сестры милосердия. Это была Таня. Таня сразу встала с полевой койки, и мы вышли из палатки.

Оставшись сами, мы почти одновременно задали друг другу вопрос: «Как ты сюда попала?» — спросил я. «А как ты сюда попал?» — весело перебила она. Я спросил, где ее мама. Она сказала, что они здесь вместе. О своей маме ответил, что не знаю, где. Мы долго гуляли, говорили и вспоминали обо всем. Спрашивали, что нас в дальнейшем ждет. Я ее проводил до места стоянки. Условились, где нам на другой день встретиться. Когда мы прощались, Таня сняла со своей руки мои часы, которые я ей дал еще при нашей последней встрече, чтобы она их взяла с собой в Белград для починки, т. к. они начали отставать. Это немецкие часы летчика со светящимся циферблатом, я их получил в награду за хорошую службу.

Я снял со своей руки другие часы и хотел дать их Тане, но она отказалась, сказав, что у нее есть другие часы. Надев часы на руку, я сказал Тане шутя: «Ну, Таня, ты же и поправилась. Смотри, как часы на руке болтаются». «Нет, это ты похудел», — ответила она.