Трагедия казачества. Война и судьбы-5

Специальной общей кассы у нас не было, просто каждый что-то нужное покупал для общего пользования, и вопроса о том, что кто-то тратил больше, а кто-то меньше, никогда не возникало. По-моему я тратил больше всех, потому что раз в месяц я отправлялся в Циммермановку с отчетом и в обязательном порядке приносил оттуда спирт, а при отсутствии его в продаже, что было достаточно часто, по десять флаконов одеколона «для внутреннего употребления». В таких случаях всегда было известно, когда я должен появиться, и один из «колхозников» сидел на склоне сопки с биноклем в руках, а когда я появлялся на просеке в пределах видимости, выпускал зеленую ракету. Таким образом, подходя к своей землянке, я встречал всю свою братию в полном сборе, и устраивался небольшой праздник.

Главным поваром у нас был Костя. Не потому, что мы ленились или увиливали, а просто по причине того, что нам троим еще не приходилось жить семейной жизнью, а Костя умел все — советская власть хорошо готовила своих шпионов. А о Кузембае Костя отзывался так: «Вот заставь Кузю что-нибудь варить, так он вскипятит котел и бухнет туда все сразу, да еще хорошо, если не забудет ощипать рябчиков». Это все не значило, что мы, остальные, сидели сложа руки и ждали, когда Костя нам все приготовит. Он был главный, а всю черную работу делали мы. Помню, как однажды Костя задумал сварить борщ и заставил всех нас часа два ползать по тайге, отыскивая едва проклюнувшиеся росточки молодой крапивы.

Несколько слов о рябчиках. Нет на свете более противной и нудной работы, чем ощипывание рядчиков. Говорю это со знанием дела, хотя самому мне и не приходилось это делать. Когда мы обосновались на Хальдже, оказалось, что километрах в семи-восьми от нас находилась в тайге какая-то геологическая партия. Они очень обрадовались новым соседям и часто посещали нас. Все фотографии на Хальдже сделаны одним из этих геологов. Потом они уехали, распродав перед отъездом или же просто бросив свое имущество. Я купил себе у одного из них английскую двустволку «Симсон» 16-го калибра, а Кузембай — одноствольное тульское ружье 20-го калибра, то есть как раз для рябчиков. И мы с Кузембаем сделались заядлыми охотниками. А у нас действовал железный закон: кто приносит рябчиков, тот их не ощипывает.

Костя — главный, мы — охотники, так кто остается? Говоря о противности ощипывания, я ссылаюсь на реакцию Володи. Иногда он прямо криком кричал: «Ну, что ж вы опять десяток притащили? Четырех бы и хватило!» Но ели все рябчиков с удовольствием.

Охотничьих приключений у нас с Кузембаем было предостаточно, однако я их не рассказываю, потому что охотничьим байкам все равно никто не верит. Скажу только, что за время в охотничьей деятельности мы (втроем) убили одного медведя возле Циммермановки и одного (вдвоем) сохатого вблизи Хальджи на берегу реки. А рябчиков — без числа.

Прибыл начальник колонны, и опять старый знакомый, Ушехинский, тот самый, который сажал меня в карцер на мостовой колонне, теперь уже капитан. Думаю, что он меня узнал, ведь именно он назначал меня и нормировщиком, и бухгалтером, но никаких воспоминаний у нас с ним совместных не было.

Работа наша вошла в нормальную колею, утром мы шли на работу, а вечером возвращались в свою хибару. И утром, и вечером, проходя через вахту, я обязательно прочитывал все новые селекторные сообщения: там могли быть сообщения и для меня.

И вот читаю, а меня как обухом по голове: заболел Сталин, причем очень серьезно. Не знаю, случалось ли ему болеть раньше, но никаких сообщений в печати об этом никогда не было. Значит, дело нешуточное.

К этому времени у меня в бухгалтерии работало два помощника: один старик, который немного соображал в бухгалтерии, но работал очень медленно, и второй — молодой грамотный парень, который ничего не умел, но был, по-моему, достаточно перспективным для будущих времен. Вот им обоим я и сообщил о болезни Сталина. Эта новость мгновенно разлетелась по лагерю. Несколько последующих дней меня буквально осаждали зэки, главным образом «контра», которым я сообщал передаваемые по селектору из Комсомольска сводки о состоянии здоровья Сталина.

Сталин умер! Сколько рассказов я слышал о том, что там, на западе СССР, люди плакали и сокрушались после смерти Сталина. Здесь же, в лагере, заключенные кричали «Ура! Уса нет!», а надзиратели и охрана ничего не предпринимали в ответ, растерянные и обеспокоенные.

Оживились и разгорелись в полную силу никогда не прекращающиеся разговоры об амнистиях, стало заметным смягчение режима, притихли самые свирепые охранники. Самые стойкие пессимисты указывали на назначение Берии министром внутренних дел, что, считали все, не сулило ничего хорошего. Берия забрал в Москву начальника Хабаровского УВД генерала Гоглидзе, что впоследствии и привело того к расстрелу вместе с Берией.

Примерно в это же время нам всем зачитали секретный указ президиума Верховного Совета СССР о введении смертной казни за внутрилагерный бандитизм.