В настоящее время в российских средствах массовой информации многие «знатоки» с ученым видом утверждают, что ужесточение наказания за преступления, в том числе введение смертной казни, не влияет на уровень преступности. Мне кажется, эти «знатоки» никогда не видели живого преступника, в том числе убийцу.
Не могу согласиться с такой теорией.
Приведу один пример. На колонне, где я еще работал у Анацкого на строительстве нефтепровода, зарезали старшего повара, которому до освобождения оставалось всего несколько месяцев. Я уже рассказывал, что в то время на колонне находилось пять воров в законе, каждый с соответствующей свитой, и бедный повар просто был не в состоянии выполнить их требования. Он принял неверное решение: вместо того, чтобы просто уйти из кухни и дожить эти месяцы на любых общих работах, он пожаловался надзирателям, и те устроили несколько засад и налетов на жирующих уголовников, и те, естественно, получили суровые наказания. Воры вычислили доносчика, приговорили его к смерти, и тот получил два десятка ударов ножом. Приехавшему следователю был представлен в качестве убийцы некий литовец с двадцатипятилетним сроком, отсидевший всего год. Власти не прилагали особых усилий при расследовании этого убийства, и этот литовец получил снова 25 лет, то есть всего год, но зато теперь был обеспечен в течение всего срока уважением и помощью всего уголовного мира.
Это я рассказал для того, чтобы было понятно, что за убийство в лагере (если даже проводилось следствие, что было далеко не всегда) по сути дела никакого наказания не было, и решения об убийстве принимались легко и просто, так как отсутствие наказания уже было обеспечено; таких желающих, как упомянутый литовец, всегда было предостаточно.
С введением в действие Указа таких желающих взять на себя добровольно убийство почти не стало, а рисковать самим уголовникам не очень хотелось, и количество убийств в лагерях сразу снизилось. Привожу цифры из официальных документов ГУЛАГа: за 1954 год в лагерях ГУЛАГа было совершено 517 убийств, за 1955 год — 240, за 1956 — 181. Указ сработал.
«Сталин умер, но дело его живет!» В жизни лагеря почти ничего не изменилось: слухи (вернее, надежды) об амнистии потихоньку затихали, только среди надзирателей и охранников сохранялась некоторая растерянность, а проявления бессмысленной жестокости почти исчезли.
Я уже знал старших бухгалтеров соседних колонн: в сторону Циммермановки — Иван Мочалов, серьезный мужик средних лет, в сторону мыса Лазарева — Жора Зяблых, бесшабашный парень немного старше меня. С этим Жорой мы почти всегда вместе шагали в Циммермановку и почти всегда с приключениями, из которых я расскажу только об одном. Трасса, вдоль которой мы шли, пролегала в одном месте метров на 500 по болоту. Туда мы прошли в резиновых сапогах, а на обратном пути я решил, что уже так делать нельзя, и предложил было идти в обход, что удлиняло путь километра на три. А Жора, уже хлебнув кое-чего по дороге, пошел прямо и провалился в болото, и мне пришлось как некрасовскому атаману Кудеяру, резать ножом длинную жердину и вытаскивать его из болота, а потом два часа сушить у костра.
В конце марта было получено сообщение, в котором указывалось на включение в план ГУЛАГу на 1953 год работ по строительству железной дороги Комсомольск — Победино (это уже на Сахалине) с туннелем под Татарским проливом. Туннель — это уже за пределами Нижнее-Амурлага, строительство № 6.
В Циммермановке я уже был как дома, все и всех знал, но тут меня подстерегала беда: пожилые дамы из центральной бухгалтерии решили меня женить. Нашлась подходящая кандидатура, молоденькая девушка, только что после окончания бухгалтерских курсов в Комсомольске возвратившаяся в Циммермановку, где отец ее был механиком в ремонтных мастерских.
Девочка была миленькая, и я уже было заколебался, но нерушимым железобетонным редутом восстал Александрянц.
— Ты что, спятил? — кричал он на меня. — Приедешь на Кубань, понимаешь, на Кубань привезешь неизвестно кого и неизвестно откуда. Девчонок на Кубани хороших сколько хочешь.
Сулла, потихоньку улыбаясь, поддерживала мужа.
Умных людей надо слушать.
Разговоры об амнистии уже совсем прекратились, когда нас всех собрал Утехинский и рассказал о сообщении из Комсомольска об амнистии. Что, о чем, о ком, он, по его словам, не знал (я в этом сильно сомневаюсь) и приказал эту информацию не разглашать, так как это приведет к нарушению дисциплины, снижению производительности труда и срыву производственных планов.
Секретность секретностью, но уже на следующий день вся зона знала об амнистии; у зеков были свои каналы информации. Ко мне депутация за депутацией, все спрашивают одно и то же: правда или неправда. Посетители как правило — 58-я статья, и я всем отвечаю, что знаю: что амнистия, это правда, а кого она касается и в какой степени, мне неизвестно. Потом узнаю, что компотруду, Утехинский и два прибывших из Циммермановки офицера сидят ночами в конторе и все время шелестят бумагами. Понятно, что сортируют, а нам, негодяи, ничего не рассказывают.