Только в пределах личностного «взросления», полного заботы о чем-то и о ком-то и адаптирующегося ко всем «взлетам и падениям» своего существования, постепенно «зреет» итог всех предыдущих стадий развития — наступает стадия целостности. Избегая более четкого определения, я, тем не менее, укажу на некоторые атрибуты этого периода. Во-первых, это все возрастающая уверенность в своем соответствии некоей «мировой гармонии», которая и проявляется в ощущении эмоциональной целостности, хранящей верность всем юношеским испытаниям и готовой не только к лидерству, но и к самоотречению. Это безусловное «принятие» жизненного опыта и мнения людей, представляющих исключительную важность в решении многих вопросов, «принятие» безо всяких оговорок. Таким образом, это означает возникновение новых, совершенно отличных от прежних, отношений с родителями, свободных от желания хотя бы в чем-нибудь изменить друг друга; это знаменует признание за каждым человеком права нести персональную ответственность за свои поступки. Это новое чувство причастности к людям самых отдаленных времен и самых различных занятий, которые на протяжении многих веков вырабатывали нормы сохранения любви и человеческого достоинства.
Объективно признавая равноценность всевозможных жизненных идеалов, человек, обладающий целостностью характера, всегда готов бороться за свое право на существование против любой — экономической или физической — угрозы. Это происходит потому, что каждая личность определяется уникальным совпадением во времени индивидуального жизненного цикла и определенной исторической эпохи; поэтому для данной личности целостность всего человечества начинается и кончается с его конкретных установок.
Клинические и антропологические наблюдения однозначно свидетельствуют о том, что в случае недостатка или отсутствия целостности развиваются чувства отвращения и отчаяния; ни судьба, ни смерть в данной ситуации не воспринимаются как естественные ограничители жизни. Отчаяние порождается порочным чувством невозможности «начать жизнь сначала» в поисках какой-то новой целостности, в то время как до самой смерти человек может, так или иначе, изменять самого себя. Отчаяние такого рода часто прячется за маской отвращения, мизантропии, хронического неудовольствия и презрения по отношению к определенным людям или взглядам — словом, того, что при отсутствии какой-либо позитивной и конструктивной альтернативы свидетельствует лишь о презрении и отвращении к себе.
Физической дряхлости предшествует пожилой возраст, способный придать целостности человеческого характера тот заключительный опыт, который позволяет по-новому охватить взглядом всю перспективу жизненного цикла. Устойчивость здесь принимает форму несколько отрешенного и все же активного взаимодействия с жизнью, граничащей со смертью. Именно такая устойчивость и зовется мудростью, сочетающей изначальную человеческую «разумность» с накопленными знаниями, зрелыми суждениями и способностью к пониманию.
Не каждому дано узнать истинную мудрость. Большинство довольствуется существующей традицией. Но к концу данного периода (и в конечном счета, жизни) человек должен сказать последнее слово, решить последнюю — предельную — задачу, а для этого ему необходимо «выйти» за пределы своей идентичности, «превзойти» свою «единственную» трагическую или трагикомическую судьбу и «влиться» в череду поколений.
Все величайшие философские и религиозные системы, имеющие дело с предельными человеческими состояниями, тем не менее всегда соотносятся с культурой и цивилизацией. В поисках трансцендентности, «умаляясь» и отрекаясь, человечество тем не менее остается «в миру». Следует добавить, что степень развития общества определяется тем содержанием, какое вкладывается им в понятие жизненного цикла, поскольку именно это содержание (или его отсутствие) должно быть заложено при воспитании последующего поколения и, следовательно, должно помочь его представителям ясно и твердо встретить свои «предельные» ситуации.
Дополнение к первой части. Юность: верность и многообразие[3]
Предметом настоящего доклада является одна весьма характерная черта юношеского возраста, которую я называю чувством Верности или способностью к Верности. Черта эта, с моей точки зрения, — не просто моральное качество, достигаемое индивидуальным усилием. Скорее, я склонен рассматривать ее как часть общих качеств человека, выработанных всей социогенетической эволюцией. Впрочем, данный тезис рассмотреть здесь целиком не представляется возможным, как и затронуть тот весьма вероятный факт, что в процессе индивидуального развития Верность не может оформляться слишком рано и не должна утрачивать своего значения ведущей силы во время кризисов юности, если, конечно, ничто не мешает адаптации человека к внешним условиям.